— Но здесь приготовлены комнаты для вас обеих, — машинально поклонившись в ответ, сказал майор, несколько растерянный столь внезапным уходом. — Вы будете в полной безопасности, вы мои гости…
— Ну что ж, мы с удовольствием принимаем ваше предложение, — сказала Александра, удерживая Валентину.
— Если позволите, я провожу вас, — сказал де Ламбаль.
Они поднялись по лестнице и остановились перед двумя смежными уютными спаленками, в каждой из которых жарко горел камин, поскольку ночи уже были морозными. Майор поцеловал женщинам руки.
— Доброй ночи, графиня, — сказал де Ламбаль.
— Доброй ночи, — ответила Валентина, а Александра вдруг взъерошила ей волосы.
— Ступай спать, моя маленькая. Я приду попозже, посмотрю на тебя спящую…
Валентина, не способная уже ни о чем думать, закрыла за собой дверь. Майор и Александра остались в коридоре одни.
— Я не привыкла терять время, майор, — сказала негромко Александра. — Думаю, вы также.
Он придвинулся к ней, и вдруг что-то остановило его.
— Вы крайне независимая женщина, — сказал он задумчиво. Потом он медленно обнял ее за плечи и, притиснув к двери ее спальни, крепко поцеловал в губы. Его натиск был столь мощным, что она вся задрожала…
— Да, вы независимы, — продолжил он чуть позже, — но и я таков. Я могу захотеть, чтобы вы стали моей любовницей. Но я предпочитаю сам проявлять инициативу в таких делах.
— Тогда вы потеряете эту возможность навсегда, — сказала она. — Мы никогда не встретимся больше.
Он взял ее руку и, повернув, нежно поцеловал в запястье.
— Если вы так неразумны, что поедете в Россию, я могу оказаться таким же глупцом и поехать с вами. Поверьте, графиня, я вижу две совершенно очевидные вещи… Первая — то, что мы отправляемся в эту поездку вдвоем, а вторая — что мы станем любовниками. Никто и ничто не сможет помешать этому. Доброй ночи.
Пятого ноября пошел снег. Резко похолодало, и вся французская армия сразу превратилась в одно озябшее существо. К голоду и непрекращающимся атакам казаков добавился еще один враг — мороз. Армия отступала на Смоленск, где ожидало подкрепление с запасами пищи и пороха. Само созвучие Смоленск стало словно чудесным талисманом, несущим надежду на теплый кров и горячую пищу. Кавалерия, лихо пересекшая Неман четыре месяца тому назад, теперь еле пробиралась по глубокому снегу, в котором лошади вязли по самое брюхо. У пехоты не хватало теплых шинелей и сапог. Только штаб Наполеона во главе с самим императором мог передвигаться в таких условиях: лошадей подковали специальными подковами для хода по льду, без ведома самого Наполеона. Он бы не позволил для себя таких поблажек. Император и без того был в ужасном настроении. Армия отступала через Бородинское поле, где все еще не были прикрыты снегом трупы убитых товарищей, и вид этого страшного поля очень ударил по боевому духу войска. Даже некоторые из ветеранов не могли сдержать рвоту от запаха разлагающихся трупов… Бои продолжались, но для де Шавеля, следующего в санитарном обозе, это значило не более, чем дальний грохот канонады или мелкая трескотня ружейной пальбы. Списки погибших все разрастались, особенно после кровавой стычки у Вязьмы, где русские одержали верх над арьергардными отрядами наполеоновской армии. После этого де Шавелю пришлось идти пешком рядом с санитарным фургоном, поскольку его место было занято вновь раненными. Колонна несчастных, в которой он ковылял, ежедневно оставляла на дороге павших, изможденных людей в красных мундирах, словно иссохшая осенняя ветвь роняла на снег мертвые багряные листья. Он продолжал носить оружие, как и многие другие ходячие раненые. Они пытались оказывать сопротивление при ночных налетах казаков. Еще опаснее были нападения крестьянских партизан, чьего приближения никто вообще не мог услышать, — так хорошо они знали местность. После этих атак оставались только убитые, с которых была стянута теплая одежда и снято оружие. Командовал арьергардом маршал Даву, но и он был бессилен организовать серьезное сопротивление, потому что люди были смертельно измучены и не могли противостоять свежим силам, подтянутым русскими с Кавказа.