И как же я удивился, когда, читая роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», наткнулся на мысль о том, что единственный способ избежать искушения — поддаться ему. И еще: «Те, кто в прекрасном находят дурное, — люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными».
Я читал первый из двух томов избранных произведений Оскара Уайльда. На сиреневой обложке каким-то детским почерком стояли имя и фамилия писателя, с правого края шла виньетка, похожая на рахитичную ветку розы с шипами. Составитель издания — Корней Чуковский, детский писатель. Но книги Уайльда выпустило издательство не детской, а художественной литературы — Гослитиздат. 1961-й год.
— Замаскировали под книжку для детей, — объяснял отец матери. — Смотри: чтобы цензура пропустила «Портрет», для отвода глаз специально его сказки напечатаны — «Счастливый принц», «Великан-эгоист», «Рыбак и его душа»… Но они тоже не такие уж и детские!
— А что в его романе запретного? — удивилась мама. — История, смахивающая на сказку. Наш Гоголь тоже нечто подобное написал, и у Бальзака есть «Шагреневая кожа» — похожая, согласись, история.
— Так да не так! — горячился отец. — Уайльд разрушает устойчивые стереотипы и заставляет думать, понимаешь: не слепо принимать на веру какие-то установки, а именно — думать. В любом государстве всегда в опале люди, которые мыслят сами. Их книги — тоже.
Мама почему-то напрягалась, даже по сторонам оглядывалась, и, переходя почти на шепот, спрашивала:
— Книжка запрещенная, что ли? Ты уж поскорее отдай ее режиссеру. И чему он вас там, интересно, учит?
— Книжка-то нормальная, люди ненормальные, — отец улыбался, и в его улыбке сквозила какая-то веселая злость. — Представь, что подумает какая-нибудь передовая доярка-орденоносица, если услышит, допустим, такие слова, — он листал сиреневый томик и декламировал:
Но каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один — жестокостью, другой —
Отравою похвал,
Трус — поцелуем, тот, кто смел, —
Кинжалом наповал.
— Да уж! — вздохнула мама. — Сильные страсти, яркие личности. Это не для нас. Как доярка станет повышать надои, если у нее в личной жизни не все в порядке? Уж лучше пусть она живет тихо-мирно с пьяницей-мужем, сопливыми детьми, хорошей зарплатой и ни о каких устремлениях души не думает. Конечно, так проще…
— А простота хуже воровства, — весело сверкал глазами отец. — Хорошо, хоть есть книги, которые заставляют иначе видеть мир. Даже не знаю, где я их буду брать, когда режиссер уедет…
Режиссера папа никогда не называл по имени-отчеству, просто — Режиссер. Мне кажется, что с большой буквы. Каким образом его занесло в наш поселок, точно никто не знал. Но ходил слух, что раньше он работал чуть ли не в Москве в каком-то большом театре. Однако то ли не так, как надо, поставил спектакль, то ли какое-то воззвание подписал, а оно оказалось за границей, то ли в каком-то «Метрополе» что-то не то делал — в результате Режиссера выслали за пределы столицы, но он не захотел жить на 101-м километре и сам уехал на Дальний Восток, а уж тут попал в наш поселок: вакансия для него нашлась только в народном театре, никакой больше.