Впервые он не придумывал никакой темы, не ставил перед собой художественных задач, ему только безумно хотелось воссоздать то, что уже существовало, — Валери.
Своим материалом Леон выбрал чувственный мрамор и смело решил отказаться от глиняной модели. Он поставил Валери на камень, смутно представляя, что он установит статую над водой, где будут камни поменьше и, возможно, плавающий цветок. Он дал проекту рабочее название «Водяная нимфа», хотя и понимал, что использовать его он никогда не сможет. Но мать учила: если у него в начале работы нет темы или названия, которые отражают сущность его намерения, это может помешать ему исполнить свой замысел. Где-то в глубине души Леон понимал, что такое название поможет ему выразить плавную красоту Валери, одновременно сохранив атлетизм игривой нимфы. С того дня все его мысли, днем и ночью, много недель подряд, были заняты этим образом, образом из плоти и крови, ставшим центром его существования.
А Валери действительно оказалась игривой нимфой.
— Вот так, Леон? Ты так хочешь? Скажи мне, что ты хочешь, Леон. Как насчет этого, Леон?
Вытянув одну длинную ногу вдоль камня и выгнув спину так, что ее полные молодые груди устремились к солнцу, а волосы рассыпались там, где позднее будет вода, она соблазняла его так невинно, что он, чувствуя свою вину, не смог устоять перед страстным желанием, которое в конечном итоге заставляло его снять ее с камня и положить на мягкое, травяное ложе любви. Но ее отклик был таким открытым и страстным, что вся его нервозность растворилась в сладком обладании ее телом.
Его любовь к Валери росла в точной пропорции с продвижением работы. Он воссоздавал ее живое тело в замерзшем образе из белого камня. Его руки дрожали, когда он касался тела, как живого, так и мраморного.
Они занимались любовью, лежа на ковре из полевых цветов, в прозрачных струях ручья или стоя у дерева — везде и всюду, в любой позе, какую только могли придумать. Они работали, потом перекусывали, затем забавлялись, а иногда не делали ничего, просто лежали на спине и смотрели в небо.
Даже сейчас, стоя на мосту, пронизанном холодным октябрьским ветром, он не мог вспомнить ничего о том лете, кроме теплоты: теплоты ее дыхания, теплоты ее рук и жара, который она вносила в его тело. Была ли та весна теплой? Он совершенно не помнил.
Леон поднял воротник свитера, чтобы закрыть шею. Ночь его уже не бодрила. Он чувствовал озноб во всем теле, огни над ним напоминали холодные осколки льда, а красные огни внизу сверкали, как предупреждающие сигналы.
Ему пришлось узнать, что Валери принадлежала не только ему одному.