Карто свистнул, надо полагать, одобрил идею. Сам он засовывал в рот куски сырой рыбы, потроха и даже голову сгрыз с немалым аппетитом.
– Правда, с именами у меня плохо получается. Мне тетя котенка как-то подарила, давно, когда… я только к ней жить приехала и вообще плохо все помню, то есть про все, кроме котенка. Он черненький был с белыми носочками и пятном на лбу. Я его так и звала – котенок. А тетя сказала, что надо имя. Черныш… его потом соседская собака разорвала… невезучий, как я прямо.
Когда говоришь, становится легче.
И что за беда, если слушатель специфический, главное, внимательный. И не перебивает.
– Я и вправду с детства самого… не одно, так другое.
Надо есть, пусть и не хочется. Меррон ведь знает, что такое истощение. Рыба костистая, с привкусом тины, но это уже не важно.
– Будешь Чернышом?
Будет. И вправду темный, не по масти, но от грязи, которая налипла на кожу.
– Тогда хорошо. Я немного посплю, ладно? А завтра мы дальше пойдем. Обещаю… только сапоги эти я не надену.
Ночь длилась и длилась. Меррон не могла заснуть, но когда наступило утро, она поняла, что и проснуться не в состоянии. Она застряла где-то на границе. И теперь каждое движение давалось мучительно, не из-за боли, но из-за загустевшего тяжелого мира.
– Главное, не сдаваться… здесь хорошо, но если останусь – сдохну. А жизнь по-своему неплохая штука. Надо думать о чем-нибудь хорошем. О варенье, например. Или о тапочках. Дома у меня были совершенно чудесные войлочные тапочки…
Сапоги Меррон оставила в куче листвы.
Она сняла куртку Терлака, пожалев, что все-таки побрезговала его штанами, и отрезала рукава.
– Оно, конечно, от змей не спасет, но идти будет легче. И мягче. А вообще полезно под ноги смотреть. Здесь мы веревкой перехватим, чтоб пальцы не вываливались…
Карто наблюдал за манипуляциями внимательно.
Импровизированные сапоги держались на тех же веревках, которые Меррон намотала вокруг щиколотки.
– В общем-то как-то так. Только извини, я все равно не смогу быстро…
Ее хватило на пару шагов, ровно до острого камня, коварно прятавшегося в моховой кочке. Меррон наступила на него и взвыла от боли…
– Да что это за жизнь такая!
Она хватилась за раненую пятку. И поняла, что больше умирать не хочется. Напротив, боль вызвала приступ здоровой злости, а вчерашняя апатия отступила.
– Ты…
Карто сидел рядом и скалился во всю пасть.
– Ты… чтоб тебя… чтоб вас всех! Политиков, магов, протекторов, психопатов! Чтоб им икалось! – Пятку дергало, и сапог наполнялся кровью. – Чтоб они все провалились к Ушедшему!
И в этот миг небо треснуло. Меррон даже услышала хруст, точно так же хрустит скорлупа куриного яйца, раскалываясь надвое. Белая трещина на синем небе расползалась от края до края.