Одевается Меррон сама, безропотно и медленно. Платье рассматривает долго – темно-зеленое, свободного кроя.
– Это мое?
– Твое. Нравится?
– Не знаю.
Во всяком случае, честно.
– Сад – это недалеко?
– Только спустимся. Если будет тяжело, я тебя отнесу.
В домике два этажа. Вообще он похож на прежний ее, как и сам этот городок похож на Краухольд, и Дар не знает, к добру ли это сходство. Но городок стоит на нейтральной полосе, пусть бы формально и относится к землям Ллойда. И можно продержаться какое-то время.
Здесь слышали о войне, как не слышать, но она была чем-то далеким, чужим и, несомненно, не затрагивающим местных дел. О ней говорили на рынке, разделывая бараньи и свиные туши, рассуждая о засухе, которая, вестимо, из-за затмения случилась, о том, что где-то градом побило посевы и, значит, цены на зерно подскочат. А вот на шерсть – так вовсе даже наоборот…
…про пчелиный мор…
…и новую породу тонкорунных овец…
…фальшивые монеты, что появились на приграничье…
…женщину, которая рожает кроликов, о чем даже столичный доктор свидетельство выписал и саму ее в столицу повез, как превеликое диво…
Дар слушал. Пересказывал Меррон сплетни. Приносил с рынка свежий творог, и молоко, и мед в красных глиняных горшочках – старик-бортник знал много историй и готов был с чужаком делиться. Наверняка для кого-то и сам Дар превращался в историю.
Появился с той, больной стороны, хоть бы граница и заперта была. Он прошел сквозь заслон и поселился в домике, где прежде теща градоправителя обитала. А сам градоправитель характером враз подобрел, услужлив сделался, каждый день в этот самый домик цветы шлет. Не чужаку, конечно, а жене его, которая не то чахоткой, не то вовсе черной меланхолией, неведомой болячкой, больна.
Для тещи небось жалел букетов…
Меррон слушала рассеянно. Да и слушала ли?
Ей нужно время.
И первый день в саду ничего не меняет. Второй тоже… десятый. А торопить нельзя. Но когда однажды Дар задерживается, Меррон выходит в сад сама.
– Тебе здесь нравится?
Молчит. А слышать ее не получается: слишком истончилась связь, того и гляди оборвется.
– Мирно. – Она отвечает на следующий день.
И Дар соглашается: да, мирно.
Сквозь кружевную крышу беседки проникает солнце, расцвечивает стол причудливыми узорами. И терпко пахнут розы, жимолость, что-то еще, чему Дар не знает названия. Он ничего не смыслит в цветах, знает только, что их здесь много.
Он принес в беседку подушки и плед. На улице жарко, но Меррон все равно мерзнет.
Это тоже симптом.
Сбросив туфельки, она забирается на скамью с ногами и пристально рассматривает собственные ступни. Узкие. И пальцы длинные, тонкие с аккуратными ноготками. Мозоли исчезли бесследно, а шрам – это мелочь.