— А мне понравилось, — заявила я. — Не нужно извиняться. Я уже давно не получала такого удовольствия.
Он слегка отстранился, держа меня за руки, и озадаченно посмотрел мне в глаза.
— Удовольствия? — спросил он. — Разве я… — Поднял голову, посмотрел на потолок, потом на меня и снова на потолок. — Разве я… — Он снова описал головой круг, как будто делал какое-то упражнение для шеи. — Хочу сказать, насколько я помню… А мне кажется, я все помню достаточно хорошо: стихи, цветы, потом танцы… Я ничего не упустил, так ведь?
— О нет, — подтвердила я, — ты все отлично помнишь. Будь по-другому, разве это имело бы значение?
— Не знаю. Зависит от того, что именно я мог бы забыть.
— Финбар, не думаю, что выбор так уж разнообразен.
К несчастью.
— Мне не хотелось бы причинить тебе боль.
— Ты бы этого не сделал.
Он прижал мою голову к своей груди и чмокнул в макушку.
— Герань, ты ужасно кокетлива.
— Как и ты.
— О Господи, — произнес он, обхватив ладонью лоб, как будто мог выжать из него боль, — мне пора. Это правда. Опоздать на репетицию — самое большое преступление для профессионала, особенно на завершающем этапе репетиций, как у нас сейчас.
— Извини. — Я разжала руки.
— Это не твоя вина, — сказал он, ущипнув меня за подбородок. — Я достаточно взрослый и противный, чтобы самому нести ответственность… В конце концов, ты же не вливала в меня виски насильно, правда? — И подмигнул.
Сознаюсь, я отрицательно покачала головой.
Мы начали сражаться с его носками и туфлями.
О, проза жизни!
— Финбар, как насчет фильма?
Он обувался так, словно видел туфли впервые в жизни. Я ждала, почтительно соблюдая тишину, пока он не укротил незнакомцев.
— Ты согласишься?
Финбар не был похож на человека, который готов хоть па что-нибудь согласиться, но я чувствовала, что подобный разговор необходим. Он поднялся с пола, явно вдохновленный своим достижением.
— О, конечно, буду сниматься. Я намеренно разжигал страсти, чтобы проще было принести себя в жертву.
— Разве имеет значение, какие роли ты играешь? Знаешь, кто-то сказал однажды, что актер — это скульптор, высекающий статую из снега.
Он задумался над моими словами.
— Пожалуй, верно, если говорить о театре… Но с кино все по-другому, ведь фильм будет существовать вечно. Но не важно — я соглашусь, буду вести себя примерно, как хороший мальчик, так что этот Клейтон-младший еще скажет спасибо Господу за такой чистый лист бумаги, как я. Ал-ли-луйя! — Финбар снова схватился руками за голову, застонал и начал с трудом спускаться по лестнице.
Его лицо и вправду было почти таким же белым, как пальто, но, даже осунувшийся и небритый, Финбар Флинн все равно оставался самым привлекательным мужчиной, которого я, к сожалению, так и не узнала с чувственной стороны. И когда он запахнул пальто — оно сидело как влитое, — я поняла, что он снова превратился в актера.