Между тем поверженный Робин сидел не шелохнувшись. Я вложила бокал в безжизненную руку. Неужели мне всю жизнь суждено играть для мужчин роль миссис Бахус?
— Спасибо, — сдавленно произнес он и одним глотком опустошил бокал.
И неужели они всегда будут помогать мне в этом?
— Если хочешь, ты можешь поехать домой, — сказала я, — спасибо, что пришел.
— О нет, — ответил он, поднимаясь, — я намерен доставить тебя в сохранности, как меня и просили.
И Робин отправился за следующей порцией спиртного.
Я небольшими глотками пила из своего бокала и думала о том, что жизнь уже никогда не будет прежней. Какое же это замечательное чувство — любовь!
Так или иначе, нам нужно было провести время.
— А как тебе Виргилия? — спросила я.
— Кто?
— Его жена в пьесе.
— Очень удобно, — сказал он, поглаживая бокал. И мрачно добавил: — Иметь жену.
— Красивая, как считаешь?
— О да, — ответил он. — Жены, они красивые.
— И имею в виду пьесу, Виргилию…
— Что? Ах эта… Слишком толстая.
— А как тебе момент, когда он взял за руку Волумнию?
— Кого?
Разговаривать так было ненамного лучше, чем беседовать с пустым стулом.
— Волумнию, его мать.
— Правда? — спросил Робин. — Она была там?
Я обращалась к пустому стулу.
Он водил пальцем по краю стола, словно напряженно размышляющий Архимед.
— Знаешь, когда он сказал… — я не очень хорошо помнила этот момент, — что-то о том, что он поклялся отдать… Что это не следует называть отречением. Какой это был красивый момент!
— Пора идти, — сказал Робин, поднимаясь. Он немного покачнулся, но потом выпрямился. И мы пошли.
Я чувствовала радость и волнение одновременно, словно мне предстояло очнуться ото сна или пережить нечто подобное, — как будто я была одной из поэтических героинь-бутонов, готовых превратиться в цветок.
Ночь была необычайно теплая, и мы шли по мосту в сторону Стрэнда, не обращая внимания на проезжающие такси. Вода казалась черной и гладкой, лишь изредка по ней пробегала серебристая рябь. Облака закрывали только часть неба, и видно было, как луна подсвечивала размытые границы тумана. Я нисколечко не озябла, была полна энергии и не возражала против того, чтобы идти пешком всю дорогу до дома Джимбо, вот только это заняло бы слишком много времени. А мне больше всего на свете хотелось оказаться рядом с Финбаром.
Когда мы почти перешли мост, Робин, все это время хранивший полное молчание, заявил ни с того ни с сего:
— Ты как маленькая острая игла в моем боку. Всегда.
— Мне жаль, — смиренно произнесла я.
— Жаль! — закричал он. — Ради Бога, женщина! Именно сегодня ты решила сообщить мне, что любишь его!