— Тебе лучше уйти.
Джек подошел и обнял меня, а я затряслась от невыносимой душевной боли. Он посмотрел на меня с жалостью, как на ребенка в приступе гнева.
— Это не выход для тебя. Успокойся, расслабься. Я слишком рано заговорил о… нас. Тебе было очень тяжело. Я позабочусь о тебе и больше никогда не оставлю…
— О нет, ты снова сделаешь это…
Я оттолкнула Джека так сильно, что он стукнулся о стеллаж и сбил на пол обломки щетки и книгу. Он хотел поднять их, но я крикнула, чтобы он не смел прикасаться к этим вещам! Он схватил меня за плечи и притянул к себе удушающей медвежьей хваткой — это было уж слишком: излишняя фамильярность, сильный полузабытый запах, чрезмерно большое искушение. Я слышала, как рвутся страницы — Джек топтал каблуком том Лоуренса, — и в беспорядочной череде мыслей, пока он удерживал меня, бормоча ласковые слова и целуя в макушку, размышляла об объяснениях, которые предстоит давать Робину Карстоуну, потом об обломках щетки для волос. Пары алкоголя витали повсюду.
— Тебе не нужна такая любовь, — шептал он, — тебе нужен я.
Надменные нотки в его голосе помогли мне вернуть самообладание. Я перестала отбиваться и ругаться и поступила именно так, как делают дети, когда капризничают: задержала дыхание и замерла.
— Вот и хорошо, — обрадовался Джек, — так гораздо лучше. Теперь посмотри на меня.
Я подчинилась. Он улыбался. Думал, что одержал победу. Я отстранилась и сказала:
— А теперь убирайся.
Он продолжал улыбаться и вкрадчиво произнес:
— Что ты там говорила о таблетках и здоровье? Дорогая, у тебя в голове полно глупых мыслей, вот и все…
Я отошла от него еще дальше — к входной двери — и уже открывала ее.
— Это лучше, чем ребенок в животе, — заметила я. — Как думаешь?
Он рассмеялся, но несколько смущенно. Самонадеянная свинья.
— Так что ты имеешь в виду?
Разговор становился опасным.
— Джек, иди отсюда. Ладно? Просто иди, хорошо? — Я отодвинула засов, но он вернул его на место.
— Какого черта ты упомянула про ребенка в животе? — Он стоял, прислонившись к двери и скрестив на груди руки, и продолжал иронически улыбаться.
В ответ я тоже иронически улыбнулась:
— А ты разве не знаешь?
Сияние безукоризненных белых зубов.
— Знаю что?
— Когда я приходила к тебе в гнездышко твоей маленькой веселой девушки из Ноттинг-Хилла, я была беременна…
Думаю, во всех нас под благородной наружностью таится стремление к власти. В течение нескольких секунд я обладала ею, и чувство это, как говорят поэты, было сладостным.
Джек больше не играл. В его глазах читалось вполне натуральное недоверие. Ужас, отразившийся в их голубизне, не был поддельным. Он посмотрел на мой живот, потом снова взглянул в лицо.