Я похлопала по плоскому животу и сообщила:
— Все в прошлом.
Силы покинули Джека. Руки безжизненно опустились, он посмотрел на меня и сказал:
— Бедный ребенок…
— Кто именно? — поинтересовалась я. — Я или маленький белковый сгусток, от которого я избавилась?
— Ты… Сделала… Что? — Он произносил все слова как будто с заглавной буквы.
— Ты слышал.
— Я тебе не верю.
— У меня где-то сохранилась справка от врача. Хочешь взглянуть? Подожди секунду, я найду…
Жестокость была так сладостна. Как долго я подавляла в себе желание нанести ответный удар, необходимость окропить рану от потери ребенка слезами ярости изменника! Я сберегла большую часть накопившейся во мне желчи для одного жестокого поступка. И, не испытывая ни капли жалости, была готова совершить его.
— Ты наверняка лжешь!
Женская добродетель и хорошее воспитание… это могло бы вынудить меня кивнуть. Но я покачала головой, поклявшись себе, что он должен страдать не меньше, чем я.
— Почему ты мне не сказала?
— И что? Ты со своей ирландкой предложили бы усыновить его? Или как?
— Я бы никогда не ушел от тебя, если бы знал.
— Тогда ты уже сделал это.
Джек начал плакать. Сначала послышалось слабое хныканье, потом настоящие истерические всхлипывания. Изобретательность добавила сладости этому моменту.
— Это был мальчик, — добавила я. — Толстенький маленький мальчик. Они вынули его из меня и положили в таз. Его сердце перестало биться, и его отправили в мусоросжигатель.
Джек закрыл рот руками. Я подтолкнула его. Он поддался легко, как тонкая осиновая веточка. Я открыла дверь.
Легкий западный ветерок принес прохладу в холл; посаженная мной жимолость разрослась без надлежащего ухода, она раскачивалась и шумела на ветру, а первые цветки уже распустились на солнце. Я потрогала и понюхала один цветок, мне удалось различить запах, хотя и очень слабый. Я знала, что теперь каждый раз, прикоснувшись к жимолости или вдохнув запах ее цветов, буду вспоминать этот замечательный и горький момент. Я подвинулась, чтобы Джек мог пройти мимо. Он закрывал руками лицо.
— Полезнее для здоровья, — повторила я. — Понимаешь, что я имею в виду?
И закрыла дверь.
Если я и должна была пережить раскаяние, у меня на это не оказалось времени. Сразу после того как захлопнулась дверь, раздался звонок телефона. «Выход со сцены налево», — пробормотала я, утирая пот с лица. Глубокий вздох. Я подняла трубку. Естественно, это была моя мать. И я переместилась из трагедии в комедию безо всякой передышки, даже без антракта.
— Привет, дорогая.
— Здравствуй, мама.
— Какая у вас погода?