Часть ее, впрочем, отчаянно желала быть обычной, непримечательной. Часть ее хотела просто-напросто стоять в красивом кимоно во дворе храма среди других женщин и восхищаться фейерверками – и ничего не знать о ками, ёкаях и девушке, которую ждало жертвоприношение, хотя она лишь хотела чувствовать себя особенной и значимой.
Однако она не могла спастись, не могла даже наслаждаться фестивалем, как все остальные. Эти фейерверки запускали в честь камигакари, которой надлежало исполнить долг уже через восемь дней. Они отмечали конец одной стороны ее жизни и начало другой. Толпа восторженно шумела, но люди не подозревали, что во время этой церемонии они приветствуют ками… и прощаются с сосудом ками.
Осталось так мало времени. Считанные дни. Жизнь Эми стремительно утекала, и она никак не могла оттянуть последний рывок к судьбе, к кончине.
Руки Широ сжались крепче, и она вдруг поняла, что ее грудь вздымается в беззвучных попытках сдержать всхлипы. По щекам прохладными ручейками заструились слезы.
– Эми, – шепотом позвал Широ.
– Прости, – выдохнула она. – Я просто… после… после солнцестояния здесь снова будут запускать фейерверки, н-но я… я не…
Она подавилась всхлипом и съежилась, силясь загнать скорбь и страх поглубже в себя. Как она смела лить слезы над своей судьбой, когда Широ пришлось куда хуже? Что такое безвременная смерть по сравнению с вечной жизнью, наполненной болью и одиночеством? Эми умрет, а Широ продолжить жить, не зная спасения.
– Широ, ты… – Она судорожно втянула воздух. – Ты посмотришь фейерверки после солнцестояния? Посмотришь их вместо… вместо меня?
Огни вспыхивали, со свистом проносясь по небу, но она не могла заставить себя поднять голову. Хватка Широ ослабла – и он развернул Эми лицом к себе.
– Все, что бы ты ни попросила. – Широ притянул ее ближе, обхватил ее пальцы своими. Опустив взгляд, прижал ее костяшки к губам. – Все, что бы ни пожелала, что бы ни потребовалось. Повелевай, малышка-мико.
Ее сердце пропустило удар. Гнетущая печаль отступила, и рука Эми задрожала; губы Широ по-прежнему касались ее кожи.
– Разве куницуками можно так говорить? – тихо спросила Эми.
Широ пристально посмотрел ей в глаза.
– Я могу говорить все, что мне заблагорассудится.
Эми глядела на него, и сердце билось все чаще. Слова Широ настолько застали ее врасплох, что она чуть не упустила то, как переменилась его речь. Как переменился его взгляд, как в нем заблестела древняя сила.
И все-таки она не была уверена. Кто он сейчас? Широ… или же Инари?
– Ежели ставишь под сомнение мою искренность, я повторю. – Жгучие, древние глаза приковывали ее к месту, словно алые цепи, упивались ее душой. – Повелевай мною, Эми.