Оставалось еще полчаса полета. Вдруг сзади раздался тягучий стон, переходящий в крик. Я оглянулся и увидел, что роженица, закрывшись синим плащом, безумными глазами смотрит вверх:
— Ох, смертушка! Погибели нет на мужиков! Ой, умираю!
— Боже мой, что делать? — запричитала сопровождающая ее девчонка.
За время работы в санавиации я привык иметь дело с подобными пассажирами. У Володи Поживалова, говорят, одна женщина родила прямо в самолете. Это легко сказать, но упаси бог, чтоб такое случилось у тебя.
«До ближайшего аэродрома еще сто километров, — лихорадочно соображал я. — Нужно что-то делать. Но что?»
Роженица продолжала глухо стонать, и тогда я, повернувшись к девушке, крикнул:
— Если начнутся роды, принимай здесь; под нами тайга, сесть негде, через двадцать минут будем дома, я вызову «Скорую».
— Я… я чемоданчик в машине оставила, — тонким плачущим голосом проговорила девушка, — там у меня все инструменты… ножницы пуповину перерезать.
«Хотел бы посмотреть на нее, если сейчас сказать, что забыл заправить самолет бензином», — подумал я. Затем достал из кармана складной нож:
— Вот тебе вместо ножниц.
Женщина перестала стонать. Вцепившись в кресло, она испуганно поглядывала то в окно, за которым свирепствовала гроза, то на нас. Очевидно, страх не столько за себя, сколько за жизнь будущего ребенка сковал ее на время. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — думал я, выбирая между облаками свободные коридоры.
Мы сели в Качуге, где нас уже ждала «Скорая помощь». Больше я не видел той женщины, хотя мне передавали, что у нее родился мальчик и она назвала его моим именем…
…Земля погрузилась в сон. Эфир стих и вскоре почувствовалось, как давят на голову наушники. Они уже казались ненужными, хотелось снять их и повесить на крючок. В монотонном гуле двигателей, в мягком подсвете приборов ощущалось спокойствие. На экране локатора медленно ползла зеленоватая картинка земли. Скоро должен был показаться Ленск. Штурман рассчитал данные для захода, мы начали подготовку к посадке, но уже на снижении ленский диспетчер встревоженным голосом сообщил:
— У нас погода ухудшается, туман откуда-то наносит.
Дядя Коля насторожился, посмотрел на топливомер. В Усть-Куте мы на земле израсходовали триста килограммов керосина, а тут еще закон бутерброда — ветер на высоте оказался не боковым, а дул строго в лоб. На полет до Ленска мы затратили на пятнадцать минут больше, чем рассчитывали. Когда подлетели к аэродрому, там был сплошной туман, видимость — пятьдесят метров. Я взял курс на Мирный. Перед этим Барабанов принял погоду других аэропортов. В Нюрбе — туман, в Олекминске — туман, в Мирном — высота нижней границы облаков сто десять метров. Нечего сказать, подложила нам погодка свинью.