Генриху пригрозили, чтобы смотрел в оба. Время военное, если что с колхозным имуществом случится, наказание одно — расстрел. Кому в четырнадцать лет хочется помирать? Генрих всё свою родную деревню вспоминал и пряники мятные на Рождество. Если ночь тёплая, снится ему, что война кончилась, и они вернулись домой, и что Рождество. Если холодная, ходит вокруг шалаша, жеребят пересчитывает, гадает, скучают ли они, жеребята, по мамам, как он сейчас скучает.
Та ночь была холодная. Слышит Генрих — жеребята заволновались. А один побежал и с испуга голову в шалаш сунул. Генрих выглянул, а там волк. Прыгнул волк, вцепился в жеребёнка сзади. Генрих схватил жеребёнка за голову и давай тащить в шалаш, а волк к себе тащит. Жеребёнок кричит, Генрих крепко его за шею держит, пальцы побелели, и плачет. Знает, если упустит, жеребёнка волк задерёт, а его расстреляют, и маму, и дом свой, и братьев с сестрой он больше никогда не увидит. Сколько в темноте продержал жеребёнка, не помнит. Хорошо, кто-то из взрослых мимо ехал, увидел волка, выстрелил из ружья, отпугнул зверя. Генриху кое-как пальцы разжали. Сам не мог.
Мечта его не исполнилась. Не вернулся он в свою деревню. Не стало деревни. Генрих со старшим братом — дядей Адольфом — через много лет поедут искать Ровнополье. Шестьдесят километров от Таганрога. Но деревни нет. Место распахано. На пригорке найдут только обломок кирпича. От их ли дома, от их ли печки, кто знает. И пряниками мятными там больше не пахло никогда.
Я теперь всегда, когда пряники ем, папку вспоминаю. И когда жеребёнка вижу — тоже. И когда товарный вагон едет. Я его часто вспоминаю.
Бабушка беззвучно плачет. Не знаю, что делать, когда взрослые плачут. Я прадеда Генриха никогда не видела. Я даже не знала, что его Генрихом по-настоящему звали… Думала, что Андрей. Он давно умер. Мне очень жаль, что я его не видела. Я бы ему на каждый Новый год дарила по большому пакету пряников.
— Это хорошо, что человек по своим родителям скучает, — вдруг говорит бабушка. — Иначе бы помирать было страшно. А так и не страшно почти. Люди мрут, нам дорогу трут.
Но мне совсем не хочется, чтобы бабушка умирала! Почему учёные не изобретут лекарства, чтобы никто не умирал?!
— Это глупо! — Бабушка уже не плачет. — Умирать надо. Если бы все, кто до нас жил, не умерли, нам бы неоткуда было на Земле взяться, материи-то в природе ограниченное количества. А мама Катя говорила: «Кабы до нас люди не мёрли, и мы бы на тот свет дороги не нашли». Заметь — не во тьму люди уходят, а на свет. Только он другой.