Приходила душа… по очапу. Очап (качулька) — длинный берёзовый шест. Одним концом он упирается в стену, другим проходит через железное кольцо в матице. К очапу и подвешивают колыбельку. Если в семье хотели иметь много детей, отец шёл в самую чащу леса, срубал там дерево, да так, чтоб на землю не упало: коснётся дерево земли — ребёнку недолго жить. Затем смотрели на сучки: сколько сучков — столько и деток народится. Сострогав все сучки, очап делали гладким, — по этой ровной дороге дети в дом и поползут. А если кору не снимать и сучки оставить, кто же решится по нему карабкаться? Такой очап готовился для последнего в семье ребёнка.
Тихон не потел и не плакал до пяти лет.
Мне даже на улице становится тяжело дышать. Я не могу представить, что с ним происходило всё это время. Где блуждала его душа, кто держал её в сетях — не пуская ни на небо, ни на землю. Он всё понимал, всё делал и был подарком для измученных капризами воспитателей: молчит, не плачет, не потеет. Тётушка, явившаяся в детский дом с благотворительной помощью, привела Тихона к нам.
— Я как аист, принесла тебе дитя, — она была совершенно уверена, что именно это мне и нужно, чтобы не сойти с ума от навязчивой идеи завести ребёнка. Изумлённая, я укачивала Тихона, посадив на колени. Все колыбельная песни вылетели из головы — то, что я напевала, больше было похоже на причитание. И, уснув, мальчик заплакал.
Мне захотелось войти в избу и погладить по голове вымахавшего выше всей нашей родни парня, укрыть своей курткой, как закрывали в давние времена колыбельку пологом из материнской юбки. От света и мук, от невидимых лихоманок.
Можно долго спорить, способны ли вещи сохранять энергетику своего хозяина, но считалось правильным принимать новорождённого в отцовскую рубаху, а прятать под материнской юбкой, потому что они хранят главный признак живого человека — запах.
В сказках Баба-Яга узнавала гостей по русскому духу, да ещё и недовольно фукала при этом. Это вовсе не означало, что к ней не зайдёт украинец или немец. Это означало, что пришёл ЖИВОЙ. А запах живого, думали наши предки, так же противен мёртвым, как живому запах мертвечины.
Мы избавились от всех вещей, с которыми забрали Тихона. Они подходили ему по размеру, были добротными и чистыми — но мёртвыми. Я их боялась.
Стараясь не скрипеть досками, я на цыпочках двинулась внутрь дома и, открыв дверь, чуть не вскрикнула: за столом сидел кто-то лохматый и держал в руках отрезанную голову с кудрявыми волосами.
— Ты что не спишь? — прошептала тётушка, повернувшись к двери.