Дверь открылась. Толстый надзиратель подмигнул ему и пробурчал:
— Встречай соседа, сиделец.
В дверь вошел мужчина с перетянутым бинтами плечом. Опершись на стол, он сделал шаг и упал на матрац на нары. Надзиратель поставил на стол металлическую плошку с баландой:
— Как-нибудь с одной похлебаете, чай не бары.
Колька кинулся к плошке и начал торопливо поглощать теплую жижу. Новенький отвернулся к стене и, казалось, заснул. Дверь снова открылась. В камеру вошел, нет, скорее даже влетел мужчина в темном сюртуке и галстуке и рванул новенького за забинтованное плечо. Тот охнул и сел на нарах. Через повязку проступила кровь.
— Она до сих пор не пришла в себя! Ты слышишь! До сих пор! Что ты ей сказал! Почему она так расстроилась?! Наверняка ты пытался ударить её в ответ!
Новенький устало смотрел в сторону:
— Я тысячу раз говорил вам и повторю еще раз- это несчастный случай, я пытался заслонить её от её же удара. Больше я вам ничего не могу сказать. Оставьте меня…
— я тебя оставлю, я тебя на всю оставшуюся жизнь тут оставлю. Если она не выживет — я сгною весь род Истоминых…
Он вышел. Лязгнул замок камеры. Колька, не веря своим глазам и ушам, подсел к новенькому:
— Истомин?! Вы Истомин?! Барин! Вы меня не узнаете?
Андрей смотрел на Кольку, в затуманенном болью и усталостью сознании стали появляться смутные воспоминания:
— Ты тот парень, что влез к нам в дом…
— Я — Колька, я служу у Юлии Григорьевны, я не вор, я письмо вам должен был передать! Только письмо передать!
— Да, Юлия говорила… я помню…
— Письмо отобрали в участке.
— Это плохо, если в нем то, о чем я догадываюсь, и оно попадет в чужие руки — будет большая беда.
— Эх, — Колька вздохнул и виновато скукожился в углу. — тюха я тюха! Подвел Юлию Григорьевну. А ведь она такая…
Он заметил, что Истомин смотрит и слушает с большим интересом.
— А ты давно свою хозяйку знаешь?
— Она меня с детства пригрела, работу мне дала. С барином, царство ему небесное — лютой смертью погиб — всегда обо мне, точно о родном заботились.
— А что барин хороший был?
— Барин был добрый, Юлию Григорьевну любил без памяти.
— А она его?
— Ну, — Колька замялся, — наверное, — она ж за него замуж вышла.
— Да… Ну это еще не показатель…Как же нам теперь с тобой быть?
— А вы барин бумагу напишите, Христом молю, напишите, что не вините меня ни в чем, вот меня и отпустят.
— Э, парень, я бы и рад, да теперь, как видишь я сам как ты, а заявление на тебя жена моя писала. А она сейчас очень больна, да и здорова была бы — не стала бы таких бумаг писать…
— Да, дела… Ну, авось, Юля Григорьевна хватится, выручит как-нибудь.