Но второй разговор, о котором я собралась рассказать, состоялся позже, через пару дней после похорон Мартина. Тео вернулся домой в Бруклин, и я чувствовала, что Клэр по нему скучает, видела это тоскливое выражение на ее лице, даже когда она мне улыбалась, что она делала часто, храбрая девочка.
Не могу сказать, что я тоже не чувствовала себя слегка потерянной. Ведь, как поется в школьной песенке, «нужно три ноги для треножника, чтобы он стоял; и нужно три колеса, чтобы получился трехколесный велосипед». Три — магическое число, особенно если третий — Тео.
Когда он уехал, а мы стояли и смотрели, как его машина скрывается за поворотом, я ждала, когда паника охватит меня своей ледяной рукой. И знаете, что странно? Ничего не произошло. Верно, я нервничала. Без Мартина и Вивианы будет нелегко, и я вовсе не была уверена, что справлюсь. Но когда я смотрела, как она стоит, сунув руки в карманы, слегка запрокинув голову и прищурив глаза от зимнего солнца, я поняла, что она твердо стоит на земле и что мы справимся. И мы бы обязательно справились, если бы не второй телефонный разговор. На этот раз мама сама позвонила мне, и этот звонок был той соломинкой, которая переломила хребет верблюду.
Проще говоря, умерла миссис Голдберг.
Она «сдалась Альцгеймеру», как написала в некрологе одна газетенка, как будто она могла что-то сделать, но не сделала по душевной слабости. Она умерла в частной лечебнице, которая, какой бы дорогой она ни была, не могла заменить ей дом. Ведь она лучше других знала, что такое настоящий дом.
— Она сейчас в прекрасном месте, детка, — успокаивала меня мама.
— Давай без банальностей, мама, пожалуйста. Она терпеть не могла банальности, — сказала я с горечью.
Последовало молчание, и, не выдержав, я разрыдалась.
А мама сказала:
— Я только имела в виду, что теперь ей хорошо. Ты так тяжело реагируешь. — Похоже, она растерялась.
Сегодня все, вплоть до бабушек, говоря о поведении или той или иной реакции, употребляют слово «неуместный». Но моя мама использовала это слово всегда. И если для большинства оно служит подтверждением интеллектуальности, Элеонор Кэмпбелл Браун слово «неуместный» всегда использовала для описания поведения или эмоций, которые «не соответствуют моменту».
Итак, она находит мою реакцию «неуместной», противоречащей правилам, и я уверена, что она прикусила язык, чтобы не произнести этого слова. Действительно, новость подействовала на меня очень сильно. Я любила миссис Голдберг. Но, рыдая по ней, я одновременно рыдала по Мартину (чего я до сих пор не делала, ни единой слезинки не уронила), по Клэр, по Вивиане и самой себе. Этот плач мог бы продолжаться до бесконечности, если бы я не заметила белое лицо Клэр. Она стояла в дверях моей спальни, держась за притолоку, как будто это мачта попавшего в шторм корабля, и с ужасом смотрела на меня.