И вдруг мои долгие скитания по каналам открыли мне черно-белое чудо: Трейси и ее платье.
Меня как током ударило. Я едва не поперхнулась, отпив «севен-ап». А когда Трейси расстегнула пояс на своей тонюсенькой талии и обнажила свое безукоризненное тело, сняв безукоризненно сшитое платье, я вскочила и закричала:
— Чудовищно! Зачем ей этот купальник! — Чего мой отец, который в это время сидел на полу и надевал колокольчики на шеи нашим котам (кроме шуток), совсем не одобрил.
Я вся, до последнего атома, погрузилась в фильм. Кто-то носился по комнате, потому что кто-то всегда носится по комнатам, особенно мои братья Кэм и Тоби, которым в то время было восемь и девять соответственно. Но я ничего не замечала. Даже если бы вулкан начал выбрасывать потоки лавы в сантиметре от меня. Я сидела и смотрела.
Я провела ладонью по своему лицу, пытаясь обнаружить крылатые скулы Трейси. А когда Декстер (Кэри Грант) призвал Трейси к порядку, сказав ей: «Ты никогда не станешь первоклассной женщиной или первоклассным человеческим существом, если не будешь сочувственно относиться к человеческим слабостям», я поняла, что это весьма мудро, и стала думать, а есть ли это сочувствие во мне, а если нет, то как его обрести.
В колледже я ходила в класс, где изучали кино. Он назывался что-то вроде «Переворачивание формулы с ног на голову». На занятиях преподаватель говорил о том трюке, который удался режиссеру «Филадельфийской истории». Он выстроил потрясающую любовную сцену между героями, которые друг друга не любили, заставив зрителя переживать за них во время этой сцены, но тем не менее ничуть не расстроиться, когда они нашли себе других партнеров.
Пока у вас не успело сложиться неправильное впечатление, вам следует знать, что я никогда не относилась к числу тех киноманов, которые могут спорить до хрипоты по поводу теории режиссуры. Я ничего не знаю про ракурсы, и у меня отсутствуют энциклопедические знания о довоенной немецкой кинематографии, но я почти влюбилась в нашего преподавателя, когда он посмотрел на нас сияющими глазами и торжественно заявил: «Нет, этот трюк не должен был сработать. Но он сработал!» Потому что преподаватель был прав.
Когда я услышала, как Майк (Джимми Стюарт) сказал Трейси своим нежным, удивительным голосом: «Нет, ты состоишь из плоти и крови. И в этом заключается весь сюрприз. Ты же золотая девушка, Трейси», — я ухватилась за свой остренький подбородок и взмолилась: пусть она убежит с ним. Еще я поклялась, что когда-нибудь мужчина обязательно скажет мне эти слова, а иначе я умру. Когда фильм закончился, мой отец, услышав вопли восторга, пошел посмотреть на свою обычно спокойную дочь-подростка, которая колотила кулаками по подлокотникам кресла. Я повернулась к нему «лицом, открытым, как цветок» (слова отца) и шепотом сказала сквозь слезы: