— Глупая девочка, — прошептала я, — что с тобой стряслось? Каким образом мне удалось убедить себя, что все зависит от одного вопроса? Я привела его в смятение, застала врасплох. Стыд и позор. Но не все потеряно. Все? Неужели я действительно так думала? Ничего не потеряно, абсолютно ничего.
Я стояла у окна и наслаждалась чувством облегчения. Затем приняла душ, слопала огромный завтрак и под снегом отправилась на работу.
В этот день в кафе будет много народу — рождественские покупатели и гости из других мест, но пока еще было почти пусто. Жак, косящий под француза юнец, которого я недавно наняла, опаздывал, но я не сердилась. Я вообще не могла ни на кого сердиться. Все еще вспоминая прогулку по сверкающему снегу, я сделала всю подготовительную работу, наслаждаясь запахом корицы и шоколада, разливая жирные сливки в молочники. Я поздоровалась с Бобом, который привез выпечку, как с давно потерянным и вновь обретенным братом, спела арию круассанам и фруктовым тортам, и, когда появились Хейс и Хосе, одарила их приветливыми улыбками.
Еще через десять минут, нарезая лимоны, я подняла глаза. Передо мной стоял Мартин Грейс. И рядом с ним — маленькое существо с каштановыми волосами в старинном, до пола, норковом манто.
Я моргнула и тряхнула головой, чтобы опомниться — нет, в самом деле я так и сделала — и вновь посмотрела на крошечную женщину. Ребенок, очаровательный маленький ребенок. В глазах невероятное выражение — напряженное, гневное, испуганное и безмерно печальное. Не было нужды спрашивать у этой девочки, не разбито ли ее сердце.
Я заметила выражение глаз прежде, чем заметила сами глаза. Стоило мне их увидеть, как я все поняла. Бесспорное сходство.
— Корнелия, это Клэр, — сказал Мартин, слегка улыбаясь. Девочка начала дрожать, но задрала подбородок.
— Клэр Хоббс, — сказала она чистым и гордым голосом и расплакалась. Слезы потекли ручьем, она уже рыдала. Мартин слегка отступил. Хейс встал, подал сигнал Хосе, и они оба вышли, оставив чашки с дымящимся кофе на столе. Мы остались втроем, двое взрослых и один ребенок. И потому что кто-то должен был это сделать, я подбежала к Клэр и обняла ее. Мы были с ней одного роста. Я обняла ее крепко, так, как умела.
Клэр лежала на боку в гостевой спальне в квартире своего отца. Она не спала и пыталась представить себе, что она — ветка плывущего по воде дерева. Она подобрала колени и обхватила их руками, вся сжавшись, чтобы казаться как можно меньше. Ей хотелось, чтобы каждая часть ее тела касалась другой части, и она чувствовала бы все свои края и все места, где кончалась Клэр и начинался мир. «Плыви, — подумала она, — плыви дальше». Хотя ей вовсе не хотелось об этом думать. Она взглянула на лампу, стоявшую на столике у кровати. Предмет, которому никогда не нужно думать. Думать, воображать, решать, волноваться — Клэр со всем этим покончила. Плыви, несомая ветром. Она даже слегка покачалась в постели, позволяя волнам перекатываться под ней, унося ее в неизвестную даль.