Я не боролся со страхом, потому что не знал как. Просто терпел его. Лежал в кровати, слушал, как родители в своей комнате разбирают диван, о чем-то говорят и папа смеется, а мама просит: «Тише, мелкий же спит».
Больше всего на свете хотел побежать к ним, крикнуть: «Заприте меня в комнате, не отпускайте к Наташке на чердак!» И точно знал, что не сделаю этого. Раньше со мной не случалось ничего подобного — чтобы так сильно хотеть и все равно не делать. И не потому, что запретили, а просто — сам решил. Моя воля оказалась сильнее страха, и это была потрясающая новость. Такого я о себе прежде не знал.
И когда я шел на цыпочках по коридору, а потом осторожно, очень медленно, чтобы не звякнула, открывал задвижку, мне уже не было страшно. Наверное, именно в таких случаях и говорят: «Я победил». Но подобными категориями я тогда, конечно, не мыслил.
По лестнице я тоже поднимался на цыпочках. Аккуратно перешагнул самую скрипучую ступеньку, толкнул чердачную дверь. Было совсем темно, но Наташку я увидел сразу, хотя она сидела в самом дальнем углу. А может быть, не увидел. Просто знал, что она там.
— Если бы не твои ириски, я бы уже заснула, — шепотом сказала Наташка. — Ужасно трудно так долго ждать! Но я их ела и сочиняла сказки, по одной на конфету. Я потом тебе расскажу.
— Когда — потом? — удивился я. — Мы же сейчас в звезды превратимся!
— Ну правильно. Думаешь, звезды не рассказывают друг другу сказки? Да они только этим и занимаются. Вот увидишь.
В принципе, это была отличная новость. Сказки я любил больше всего на свете.
Мы залезли на крышу, и Наташка, прижимавшая к груди картонную коробку с пылью, пеплом, битым стеклом, кукольными глазами, горохом и моим морским песком, сказала:
— Когда я развею все по ветру, надо будет сказать заклинание. Оно такое: «Трульнгугунгунгук». Запомнишь? Это очень важно! Если скажешь неправильно, ничего не получится.
— Труль… чего? — ошеломленно переспросил я.
Вот уж не думал, что просто не сумею выговорить волшебное слово. Теперь, когда я перестал бояться, это было бы очень обидно.
— Трульн-гу-гун-гун-гук, — повторила Наташка. — Пожалуйста, не перепутай и не запнись. Глупо получится, если только я одна превращусь. Не хочу быть звездой без тебя. Ты же мой лучший друг.
Я долго молчал, потрясенный ее признанием. А потом твердо сказал:
— Я не перепутаю. Трульнгугунгунгук.
Само выговорилось, как по маслу, многочисленные «н» и «г» выкатились из горла мелкими камешками. Прежде я и не подозревал, что звук может быть твердым, тяжелым, скользким и прохладным, как будто всю жизнь пролежал под землей, а теперь его выкопали и положили в меня.