Я кивнул. Еще как интересно. Жить вообще невероятно интересно, потому что вообще все что угодно можно случиться в любой момент. Причем даже с тем, кто никогда не выкрикивал волшебные заклинания на крыше. С каким угодно человеком, если ему повезет. А уж с нами-то теперь — и подавно.
Вот о чем я тогда думал, но ничего не говорил, потому что не знал нужных слов. Собственно, до сих пор не знаю.
— Раз еще не превратились, надо мне идти домой, — сказала Наташка.
— Ты что?! Темно же. И далеко. И трамваи не ездят.
Это было первое, что я сказал. Потому что очень за нее испугался. Это, конечно, Наташка, она храбрая и все может, я знаю. Но идти одной, ночью, пешком через весь город — даже для нее как-то слишком.
— Ай, — отмахнулась она, — подумаешь! Ночь — ну и что? Я же знаю, в какую сторону идти. И фонари везде горят. А если привидение встречу, только обрадуюсь. И попробую с ним познакомиться.
— А если бандита?
— Да они уже, наверное, давно спят, — сладко зевнула Наташка. — Или банк грабят. Ну, так я мимо банка и не пойду.
Все равно мне не хотелось ее отпускать.
— Давай я пойду с тобой.
— Тогда и тебя заругают. И запрут дома до осени.
— Ну и пусть, — упрямо сказал я. — Если ты не будешь приезжать, можно и дома сидеть. Зато сейчас вместе погуляем. К тебе, наверное, долго надо идти?
— Наверное, — согласилась Наташка. — Может быть, аж до утра. Я еще никогда не ходила. Но даже ехать почти целый час.
Я очень хорошо помню, как мы сидели на крыше. Каждую минуту, каждое произнесенное слово, и как Наташка чесала коленку, засунув руку под штанину. И как подала мне руку, чтобы помочь вскарабкаться наверх, к чердачному окну. И как я вдруг очень по-взрослому подумал: «Дружба — это когда у тебя две жизни вместо одной. И обе одинаково важные. Какая разница, где чья». Но говорить вслух почему-то постеснялся.
Зато почти не помню, как мы шли через ночной город. Мы оба очень хотели спать, хоть под кустом ложись или на лавку в парке. Но шли дальше, и мне снились какие-то удивительные сны, прямо на ходу, но их я, конечно, забыл.
Когда мы добрались до Наташкиного дома, было совсем светло. И ее родители, наверное, увидели нас с балкона, потому что выскочили навстречу, в подъезд. И тогда я сказал с самого начала заготовленную фразу: «Это я виноват. Я ее подговорил». А потом лег и заснул, прямо на лестнице. Слышал сквозь сон, что меня несут на руках, хотел сказать свой адрес, но не мог выговорить ни звука. И мне было все равно.
Проснулся я уже дома, в своей кровати. Рядом на стуле сидел папа. И лицо у него было совсем не сердитое, а грустное и растерянное. Таким я его еще никогда не видел.