— Так надо. Я хочу, чтобы ты кое на кого взглянула.
И объяснила, чем же вызван столь искренний интерес Лунного Железа. Атрум уже третье предложение делает, всякий раз повышая цену.
— Но… я не могу. — Она с облегчением выдохнула, подобрав вескую, по ее мнению, причину. — Меня не пустят.
— Со мной пустят. Платье скоро доставят, нужно, чтобы ты померила. — Ей к лицу будет темно-лиловая тафта, переливчатая, как александрит на срезе. — Не нужно бояться.
Она верит и не верит, но все равно подчинится.
— Поэтому заканчивай с письмом. Тебе еще красоту наводить…
— Да, райгрэ.
Теперь ее руки — две птицы, пойманные в силки. Мечутся, силясь вырваться на свободу. И нервно звенят механические струны.
Виттар вышел, прикрыв за собой дверь: пусть успокоится. За пару часов с мыслью о выходе свыкнется, а довести себя до нервного истощения не успеет. Там, глядишь, и поймет, что прятаться больше не от кого.
В комнате с гобеленом все по-прежнему: ночь, затянувшаяся на четыре с половиной года, одинокая свеча в бронзовой подставке, кресло и гобелен.
Две золотых нити.
Все еще две.
Виттар, разглядывая вторую, вновь убеждается: та стала ярче.
Оден жив.
Он там, за Перевалом. И Крайт, пытаясь получить прощение, вычерчивает новые и новые схемы, которые будет пробовать, доводя себя до грани. А Виттар не остановит: щенок должен научиться принимать решения. И отвечать за свои поступки.
Виттар когтем снял нагар со свечи, и желтоватый венчик пламени потянулся ввысь.
— Наверное, я и вправду почти взбесился. — Он и раньше разговаривал с гобеленом, когда на душе становилось особо муторно. — А стая просто заразилась. Иначе как объяснить?
Ему не ответят, но порой слова, произнесенные вслух, помогали разобраться в проблеме.
Как две недели тому назад.
Визит Ртути, закончившийся плачевно. Торхилд, не посмевшая попросить о помощи, и ее чудом только из дома не вывели. Лунное Железо не допустит подобной оплошности, а в городе легко потерять след.
Ее рассказ, когда действительно захотелось рявкнуть, чтобы заткнулась и не смела лгать.
И понимание — не лжет.
Каждое слово, произнесенное тихим равнодушным тоном, правдиво. Ее тело — лучшее тому доказательство. Синяки. Ссадины. Нервная дрожь. Готовность исполнить любой, самый безумный приказ. Она перестала считать себя человеком. И только в полусне — на измотанную коньяк подействовал сразу — хваталась за его руки, умоляя не уходить.
Пришлось.
Оставить ее, заперев дверь. Спуститься вниз, сдерживая клокочущую ярость. Сказать, что отправил девчонку отдыхать, что не надо ее беспокоить сегодня.