Он стоял, обнюхивая собственные ладони. И я не слышала в нем железа, ни живого, ни мертвого. Неужели до капли выплавили?
Ну да, иначе вряд ли бы веревка его удержала.
И люди не стали бы связываться.
На нас так старательно не обращали внимания, что я кожей ощущала, как уходит время. Город присматривался. И мне бы хотелось убраться отсюда прежде, чем он решит, что я не представляю опасности.
Взяв пса за руку — определенно бойцовский и очень хорошей крови, если на его ладони три моих уместить можно, — я сказала:
— Пойдем со мной.
Ногти содраны. Кожа в язвах… и отметины от ожогов тут же. Шрамов много, некоторые старые, побелевшие, другие розовые. Есть и открытые, свежие раны. Однако сами пальцы не сломаны. И лицо не изуродовано. Зубы посмотреть вряд ли позволит, но почему-то мне кажется, что и они целы.
Ему причиняли боль, но пытались сохранить более-менее целым?
Ладно, позже разберемся. Сейчас надо его с места сдвинуть.
— Пойдем. Я тебя не обижу.
Вряд ли он понимает смысл, но тон улавливать должен.
— Давай, мой хороший. Меня зовут Эйо. Радость. Это доброе имя, отец сам вырезал его на коре родового дерева…
…и запечатал собственной кровью, но спустя сутки имя исчезло.
Дерево не любило полукровок.
— Ты мне свое имя не скажешь, верно? Ничего страшного, главное, уйти отсюда. Найдем тихое местечко и поговорим. Ты и я.
Он слушал меня внимательно. И шел, слава лозе первозданной. Неловко, так, как ходят калеки или люди, слишком долго лишенные движения. А я думала, что даже сейчас он способен меня убить одним ударом лапы. И будь в здравом уме, убил бы.
Нас не пытались остановить. Шептались. Глядели вслед. И держались поодаль.
Повезло.
Площадь осталась позади. И улица, размытая вчерашним дождем. Стена. Ворота. Стражник, сунувшийся было наперерез. Я повернулась к нему и зашипела.
Отпрянул, свернув пальцы кукишем: наивная попытка защититься от проклятия.
За воротами — разъезженный и скрипучий мост через пересохший овраг. А там и дорога, с которой я благоразумно свернула. И уже на поле, заброшенном, поросшем молодым ивняком и высокой снытью, я позволила псу перевести дух.
— Устал? Это с непривычки. Долго тебя держали взаперти?
Не месяц и не два. Чтобы довести бойцового пса до такого состояния, нужно время и умение. Я слышала, что палачи ее величества весьма искусны, а времени, судя по всему, у них имелось с избытком.
— Хочешь пить?
Конечно, он хотел. Сколько он стоял на привязи? Час? Дольше? Местное солнце палило нещадно, даже у меня по спине струйки пота текли, что уж о нем говорить.
И воду почуял.