Павел Иванович, напротив, был человеком практическим. О море он рассказывал примерно так:
— Моря и океаны нашей планеты — это огромная кладовая с запасами рыбы, морских животных, вкусных и питательных крабов, омаров, креветок, устриц, трепангов. На морском дне — масса различных водорослей. Они могут быть и кормом для скота, и ценными лекарствами, и продуктами питания. А под водорослями и морским грунтом скрыты богатейшие месторождения титана и меди, свинца и кобальта, урана и платины. Все это мы, водолазы, должны помочь человеку открыть и освоить. Если бы удалось собрать золото, которое растворено в водах мирового океана, то золота на земле было бы больше, чем меди!
Он относился к морю, как хлебороб к целине: роди и дай, не родишь — заставлю!
Морская биография Павла Ивановича началась давно. Вырос он среди моряков, спасавших объятый пламенем французский лайнер «Жорж Филиппар» и поднимавших разорванный набухшим горохом океанский пароход «Днепр». В ту пору, когда Прохор еще и под стол пешком не ходил, он уже плавал практикантом на «Декабристе». Однажды на траверзе мятежной Суеты «Декабрист» был остановлен франкистскими сторожевыми катерами. Катеришки, как рассказывал потом Павел Иванович, были ржавые и слабые, их задранные в синее августовское небо пушчонки выглядели смешно и жалко. Но совсем недалеко, нацелив жерла орудий на «Декабриста», стоял, как впаянный в цветное отражение Атласских гор, серый немецкий линкор «Дейчланд». Павел Иванович уверял, что «Дейчланд» выглядел тогда очень эффектно на фоне зеленых обрызганных желтизной гор, подножие которых было затянуто голубоватой дымкой, а вершины скрывались в облаках… Семь лет спустя, в тысяча девятьсот сорок пятом, водолаз Майборода первым вступил на развороченную авиационными бомбами палубу «Дейчланда», затопленного в канале между Штеттином и Свинемюнде. Искореженный, изъеденный ржавчиной и обросший ракушками, линкор мешал судоходству. Водолазы приподняли его с грунта, чтобы дать возможность ледоколам вытащить его ржавые останки в море и там затопить на глубине…
Не было, пожалуй, в послевоенные годы сколько-нибудь важных судоподъемных работ на Балтике и на Черном море, в которых не участвовал бы Майборода. И на балтийской «Коммуне», и на черноморской «Марусе», на всех судах-спасателях он был своим человеком. Рассказывали, что в его водолазной книжке потерян счет глубоководным спускам и часам, проведенным под водой. Для новичков Павел Иванович был человеком почти таинственным, а для тех, кто знал его поближе, понятным, как открытая книга. Смотрит бывало на него Прохор и будто черное по белому читает: худощав и жилист — это оттого, что у Майбороды детства почти не было, а молодость пришлась на военные годы; вот они с их заботами и невзгодами и вылепили его таким: ничегошеньки лишнего не дали, разве что силу бицепсам — воина всех варила круто, калила до малинового цвета; узловатые руки — так сколько же теми руками тяжелой матросской работы переделано; резкие черты лица — это необходимые водолазу строгость и целеустремленность, та жесткая суровость, с которой он каждый раз спрашивает за промах, та целеустремленность, которой требует в одной мере и от подчиненных и от себя; мягкие каштановые волосы, прядкой падающие на большой лоб, пристальные глаза под густыми бровями, — так кто же из водолазов не испытал на себе их мягкости и теплоты в минуту усталости, когда после тяжелого труда поднимаешься с многометровой глубины и палуба вдруг качнется под тобой, как в детстве люлька качелей, и все поплывет кругами перед твоими глазами.