По обеим сторонам дороги монотонно мелькали столбы ограждения.
Человек — самое пугливое животное на свете, подумала Пиа.
В Швеции восемь тысяч километров дорожного ограждения. Не для защиты диких зверей, а для защиты людей. Через моря лесов протянулись узкие дорожки, с обеих сторон защищенные высокой сеткой.
Пиа быстро оглянулась на заднее сиденье — на Данте.
Она забеременела, когда служила пастором в общине Хессельбю. Отцом был редактор церковной газеты «Чюркан Тиднинг». Она помнит, как держала в руках тест на беременность и думала о том, что ей тридцать шесть лет.
Она сохранила ребенка — но не отца ребенка. Сын оказался лучшим из всего, что подарила ей жизнь.
Данте дремал, сидя в своем креслице. Голова тяжело упиралась в подголовник, мягкое одеяльце сползло на пол.
Перед тем как уснуть, он беспрерывно хныкал от усталости. Хныкал, что в машине воняет мамиными духами, что «Супер-Марио» закончилась и ему больше не во что поиграть…
До Сундсвалля оставалось не меньше двух миль, а потом еще сорок шесть до Стокгольма.
Ей уже основательно хотелось в туалет — во время церковного собрания она выпила слишком много кофе.
Где-то здесь должна быть заправка.
Пиа сказала себе, что не стоит останавливаться посреди леса.
Останавливаться посреди леса не стоит — и все-таки она сделала именно это.
Пиа Абрахамссон каждое воскресенье проповедовала своим прихожанам, что все происходящее с ними происходит во имя высшей цели, но всего через несколько минут ей суждено было стать жертвой слепого равнодушного случая.
Она свернула на обочину и остановилась у запертого шлагбаума, закрывавшего устроенный в ограждении проезд. За шлагбаумом протянулась грунтовая дорога, ведущая прямо в лес, видимо, к какой-нибудь лесопилке.
Пиа собиралась просто отойти так, чтобы ее не было видно с дороги, оставив дверцу машины открытой — чтобы услышать Данте, если он проснется.
— Мама!
— Поспи еще.
— Мама, не уходи.
— Кролик, мне нужно в туалет. Я оставлю дверь открытой. И все время буду тебя видеть.
Данте посмотрел на нее сонными глазами и прошептал:
— Я не хочу сидеть один.
Пиа улыбнулась малышу и погладила его по потной щечке. Она понимала, что слишком трясется над ним, превращает его в маменькиного сынка, но ничего не могла с собой поделать.
— Всего одна малю-юсенькая минутка, — улыбнулась она.
Данте уцепился за ее руку и не хотел отпускать, но Пиа высвободилась и достала из упаковки влажную салфетку.
Она вышла из машины, подлезла под шлагбаумом и пошла по грунтовой дороге к лесу, иногда оборачиваясь и махая Данте рукой.
А вдруг кто-нибудь свернет и снимет ее на мобильный телефон, пока она будет сидеть тут с голой задницей.