После этого чудесного случая монетам с изображением ангела стали приписывать чудесные свойства. Их стали почитать в качестве действенных оберегов. Многие французские боевые пилоты, поднимаясь в небо, непременно имели при себе «счастливого Ангела». А вывести корабль в море, не имея при себе этой монеты, считалось для капитана непростительной беспечностью.
Кто именно положил монету в карман его шинели — так и осталось для Сергея загадкой. Вряд ли это могли сделать добросердечные работницы швейной фабрики. Хотя некоторые из этих простых тружениц тоже вкладывали в новенькие солдатские шинели монетки, желая удачи тем, кому они достанутся. Но это были мелкие монетки в пять-десять сантимов. При их скромном жалованье простые труженицы, конечно, не могли иметь отношение к талисману, изготовленному из золота высшей пробы.
Сергей готов был поверить в любую версию происхождения своего талисмана, вплоть до самой фантастической, например, что это сделала его мать, которую он никогда не видел. Особенно он уверовал в силу оберега после того, как в первом же бою в десяти шагах от него упал немецкий снаряд, но не разорвался. К великому сожалению, саму монету у Сергея вскоре украли. Это случилось еще во Франции, когда в госпитале ему лечили больные ноги. Тем больше он дорожил шинелью, в кармане которой нашел свой талисман, отказавшись снять ее даже после возвращения на Родину и вступления в русскую армию.
— Командир роты рвал и метал, требуя, чтобы я переоделся в положенное по уставу обмундирование, а я ни в какую! — рассказывал Соне Сергей. — Я всегда сам чинил шинель, не доверяя это вестовым. В ней я как в непробиваемых доспехах, под защитой ангела-хранителя. После последнего боя от моей роты почти никто не уцелел, а я вот стою перед тобой.
Они вышли на улицу и сели на скамейку. Начинающийся день обещал быть солнечным. Вокруг все по-майски цвело, зеленело и благоухало. Сергею вспомнилось время, когда они с Соней были вместе. Из военных окопов те благословенные дни казались ему идиллией, временем подлинного счастья, которое он почему-то не ценил по странной нелепой близорукости. Прошлое казалось безвозвратно утраченным навсегда. Но вот стоило ему встретить Соню, и он почувствовал прикосновение к чему-то нежному, сокровенному.
Впрочем, война слишком сильно изменила их. Они оба ушли на нее прямо из прекрасной эпохи, и то, что страшная бойня сделала с их душами, кажется, было непоправимым.
Соня рассказывала о своей работе в лазарете. По ее словам, она много к чему привыкла за последнее время — научилась стойко переносить усталость и не отводить глаз при виде чужих страданий, изувеченной человеческой плоти.