Шанталь жила в крошечной квартире. Всего одна комната в форме буквы «L» в одном из ветхих домов, которые можно встретить в верхней части Парк-авеню. Большие квартиры делились здесь на несколько маленьких, а потом из них создавались жилища еще меньших размеров. Но когда Шанталь закрывала дверь и поднимала до потолка жалюзи, квартира превращалась в особый мир. Некоторое время спустя я проникся ее атмосферой, хоть поначалу и сопротивлялся. Одна из дверей в стене вела в чулан, у другой стены стоял шкаф с книгами. Кровать скрывалась в нише за тяжелыми занавесками. Шанталь сказала, что это гобелен, который она спасла из дома, принадлежавшего ее бабушке и дедушке во Франции. Окна выходили на город. Позади дома находилось невысокое здание школы, из окон открывался вид на Мэдисон-авеню, музей «Метрополитен», а дальше простирался Центральный парк. Каждый раз, заходя в квартиру, не важно, днем или ночью, я наслаждался этим видом. Здания походили на каньон, который манил меня к себе. Каньон состоял не из камней, а из домов и окон, за каждым из которых текла своя жизнь, и я стоял, смотрел на город как загипнотизированный и испытывал то чувство, когда смотришь на огонь или экран телевизора. Я не знал людей, которые жили за этими окнами. И не хотел узнавать их. Но когда они возвращались с работы и повсюду зажигался свет, я как будто совершал маленькие открытия, узнавал секреты. Об этих людях. Об их жизни.
— Не включай свет, — попросил я. — Я хочу посмотреть.
— О чем ты думаешь? — спросила Шанталь.
Пока я шел по Парк-авеню, холодный воздух меня успокоил. Я больше не вспоминал о своих снах.
— Просто наблюдаю за людьми. — Зрелище немного напоминало мне рождественский календарь.
— Что ты видишь отсюда?
— Улицу. Только улицу.
В Джерси-Сити я никогда не открывал штор. Если бы я это сделал, то увидел бы окна, загроможденные картонными ящиками. В моей комнате почти не было мебели. Только кровать на колесиках и карточный столик, который я купил, чтобы складывать на него вещи. Я там только спал и молился.
— Я пытаюсь понять, что мне это напоминает, — пояснил я.
— Может, Манхэттен?
— Иногда — да… — Я глубоко вздохнул и почувствовал запах старого гобелена позади меня и сухих цветочных лепестков в серебряной чашке на маленьком кофейном столике. — Саддам, давай вернемся к Саддаму.
Шанталь взвесила документы у себя на руке.
— Я уже знаю, о чем хочу написать. Здесь все… или почти все.
— Почти.
— Но никто не обращает на это внимания. Курт, иногда меня это страшно пугает. Саддам — псих, он создал оружие, которое может уничтожить миллионы.