Наконец я успокоился. И почувствовал усталость. Я как будто провалился в сон без сновидений. Помню душ и маленький порез на руке. Потом — полотенце и мою одежду, костюм. Галстук. Я должен ехать в Манхэттен. Сегодня я пил чай с Джоан.
* * *
Когда мы сели за стол, я с любопытством отметил, что сестра чувствовала себя не в своей тарелке. Она так хотела попасть в это место, где официанты носят смокинги, мужчины в серых костюмах, с зачесанными назад волосами пьют содовую с лимоном, а женщины с большими бриллиантами на пальцах и тяжелыми золотыми браслетами на запястьях подносят кофейные чашечки к искривленным натянутой улыбкой губам. Но она не вписывалась в обстановку, что было ясно по тому, как она сидела на краешке стула и как бегали ее глаза. Джоан чувствовала себя неуютно.
— Курт, почему ты такой бледный? — спросила она, когда я подошел к ее столику.
— Много работаю.
— А как же рождественские каникулы?
— Только не для меня.
Она внимательно изучала сумочку женщины, сидящей за соседним столиком. На секунду мне показалось, что она унеслась в какой-то другой мир, а потом вернулась.
— Я рада, что мы сегодня встретились. Знаешь, мы с Чарлзом остановились здесь только на один день, а потом поедем во Флориду.
— Да.
— Хочешь попробовать эти маленькие пирожные?
— Я не голоден.
— Понятно.
— Джоан, я знаю, нам предстоит долгий разговор…
— Да.
— Но у меня совершенно нет времени.
— Ты хотел узнать о Селме?
— Да.
— Ясно…
— Пожалуйста… — попросил я автоматически, хотя мне было неприятно. Она любила эту игру, о которой я почти забыл. У меня не было времени уговаривать ее. Мне не нравилось вспоминать о тех временах, когда она пыталась играть роль моей матери. — Ты сказала, что хочешь рассказать мне о Селме.
— Ты всегда любил ее больше, чем меня, Курт.
Я положил руки на стол и сжал его край.
— Джоан, не надо.
Стол слегка задрожал, и по чаю в чашке побежали круги.
— Ну, раз ты так хочешь…
— Джоан, я ухожу.
— Нет, подожди. — Неожиданно она схватила меня за руки, чтобы удержать, и, глядя ей в лицо, я увидел, как она постарела. Если бы она не разозлила меня своей болтовней, возможно, мне стало бы ее жалко.
— Я действительно переживаю за Селму, — сказала она.
— Хорошо. — Я снова сел за стол. — Что-то с Дэйвом?
— Дэйв, Дюк Болайд и еще куча народу.
— Они до сих пор читают проповеди про ниггеров, евреев и мексиканцев?
— Не проповеди. У них начались какие-то тренировки, и Селма очень переживает.
— Она должна радоваться — теперь он редко бывает дома.
— Он ей ничего не рассказывает. Ничего. Просто пропадает целыми днями, даже не сказав, куда уходит и когда вернется.