— Капитан, не разрешайте им хоронить Дженкинса здесь! — закричал я. — На нем иракская форма. Они похоронят его здесь, с ними!
— Все хорошо, все хорошо. — Капитан покачал головой, чтобы сосредоточиться. — Я сказал им.
— Я никогда не оставлю погибшего товарища врагам, — вспомнил я строчку из клятвы рейнджеров.
— Там нет врагов, разве ты не знаешь, война закончилась! У нас больше нет врагов.
Я выглянул из двери вертолета. Рашид шел куда-то по дороге под нами. Из зданий в Джахре, из палаток в песках и даже из самого песка появлялись люди. Они тоже шли по шоссе в Кувейт, на них была белая одежда, они размахивали флагами, праздновали победу, смотрели на оставленные войной разрушения. Глядя на них сверху, я понял, что Рашид ничем не отличался от этих людей.
Я хотел покоя. Как иссушенная виноградная лоза тянется к воде, так и я нуждался в том, что привело бы меня в чувство и вернуло к жизни. А главное, подарило покой. Старая добрая дисциплина и самоконтроль, тренировки и вера больше не помогали. Я чувствовал себя выброшенным из жизни. Мысли беспорядочно и бессвязно крутились в голове, как осколки боли и страха, принося еще большие страдания и ужас: серебристый свет телевизора, мерцающий на лице моего отца; переживания из-за долгов, которые я наделал в Саванне, и беспокойство о Селме; экскаватор на замерзшей земле; бульдозеры в пустыне; стрекоза, летящая над спокойной гладью озера в Джорджии, как «Черный ястреб» над пустыней. Все это обрушилось на меня одновременно, но я не мог разрешить ни одну из этих проблем. Я чувствовал, как умирала моя душа.
Пустая кровать Дженкинса стала последним, что я видел перед тем, как уснуть, и первым, когда я проснулся. Мы вместе работали и тренировались. Мы были напарниками. Дважды мы дрались с ним врукопашную. Мы были друзьями. Частью команды. «Он знал, какому риску подвергает себя» — так обычно говорили, когда кто-то из нас погибал. И я повторял это себе. Но осознавать риск смерти — это одно, а погибнуть на самом деле — совсем другое.
Я лежал неподвижно и не отрывал глаз от кровати. Когда я засыпал, на ней лежало много вещей, рядом стоял аккуратно закрытый ящик. Проснувшись, я заметил, что ящик исчез. Наверное, кто-то пришел и забрал его. Перед тем как отправиться на задание, ты разбираешь свои вещи и складываешь туда то, что в случае смерти хочешь оставить семье. Ящик Дженкинса уже отправили к нему домой. Остальное мог забрать любой желающий. Я нашел пару «Пентхаусов» и всякий хлам.
Я затолкал их под мою койку и наткнулся на собственный полупустой ящик с вещами, с письмами Селмы на случай, если она захочет получить их назад, и Кораном отца с переводом. Я открыл ящик, пролистал конверты, но не смог заставить себя читать письма и вырезки. Достал Коран и стал изучать его, как сборник ребусов. Я потратил немало времени, сравнивая подчеркнутые моим отцом строчки с английским переводом. Непростая, но выполнимая задача. Текст делился на две колонки — на арабском и английском языках. На изучение букв алфавита, которого я не знал и только начинал понимать, ушло несколько часов, а когда я закончил, мне показалось, что переведенные отрывки не имели особенно глубокого смысла. Иногда вообще казались бессмысленными.