Здесь Мильонщик немного преувеличил, — наверное, из дипломатических соображений. А может, и в самом деле кто-то такие слухи распространял. Возможно, даже сам Шкет.
— Все «углы» — гнилье! — веско изрек Шкет. — Ни идеи, ни чести, одни только понты и рисовки!
— Так ведь говорят, того… — Мильонщик смутился, с одной стороны — не смея перечить вожаку, с другой — желая уточнить его позицию. — Говорят, типа, наоборот: воры по понятиям живут, зорко следят за этим. «Правилки» у них там всякие, смотрящие и все такое… Типа все по справедливости, вор вора в обиду не даст. И песни эти, шансоны ихние… Там тоже обо всем таком поется, я сам слышал…
— Это только песни! В песнях у них все красиво! А на деле — куча говна! — Шкет сверкнул глазами. — Я когда-то тоже наслушался, уши развесил, через это чуть жизнью не поплатился!
— Как это?
У столика уже сгрудилась целая компания — Каленый, Гвоздик, Берц, Лопух, недавно принятый в стаю спортсмен-каратист по кличке Ниндзя и другие. Всем хотелось услышать волнующую быль из жизни вожака. Набегавшийся за вечер Франц устало присел у стойки и закурил. Он все это уже слышал.
— Я был правильным пацаном, — начал рассказ Шкет. — Жил по понятиям, в общак долю отстегивал. И хотя мне 16 всего было, на Богатяновке меня знали и уважали. И был там такой хмырь Зема, из воров, он меня вроде как опекал. Часто говорил мне по пьяни: ты, Шкет, запомни, если и есть на земле люди чести, так это такие, как я и ты. Так что, мол, если у тебя какой напряг возникнет, ты сразу дай мне знать. Я к тебе хоть с того света явлюсь, но в беде не брошу.
Мальчишеские головы кивали в такт словам: все правильно, по-мужски. Так и должно быть.
— …Ну вот. А потом мы с пацанами как-то обшмонали одного терпилу, и «мусора» на нас облаву устроили. Одного из «мусоров» я порезал, меня скрутили, бросили в СИЗО и стали прессовать. Дико прессовали. До меня потом только дошло, что все это была подстава, и они спецом меня подставили, из-за Земы того самого…
— В смысле? — не выдержал любопытный Мильонщик. — Как это из-за Земы?
— А так, что «мусора» пронюхали, что у Земы ствол засвеченный. Ну, который по «мокрому» делу проходил. Громкое дело было, больших начальников почикали. Да вы все равно тогда еще пешком под стол ходили, не помните! — Шкет махнул рукой. — И вот они хотели, чтобы я, значит, Зему того со стволом им сдал тепленького. Так крутили и сяк — я уперся рогом и ни в какую. Помню ведь Земины слова, решил: пусть хоть на куски режут, лучше умру, но друга не сдам. «Мусора» видят такое дело, сажают меня в специальную камеру, где одни «подсадные». Говорят, здесь никто больше суток не выживает — или раскалываются, или их под утро в петле находят. Ну, так оно, думаю, и есть. Шестеро здоровенных мужиков, настоящие мясники!.. Метелили меня, как боксерскую грушу, пока я не выключился. А потом к следаку поволокли. Я тогда исхитрился весточку передать Земе: так мол и так, мазу за тебя тяну, выручай. А сам продолжаю рогом упираться…