— Стоять! Ты куда, сволочь?! — схватил он за воротник тощего паренька с круглыми от ужаса глазами. Карабин тот волочил за ремень, как палку — дулом по земле. Нефедов ударил его кулаком по зубам, паренек всхлипнул, но продолжал вырываться из рук.
— Ботва деревенская! Стреляй, в господа душу мать, если штыка нет! — следующая зуботычина привела солдата в чувство. Он вскинул карабин. И тут Степан упал, сбитый с ног тяжелым мохнатым телом, прямо над ухом скрежетнули по металлу каски длинные клыки. Дико заорал рядом молодой, снова бросивший карабин и закрывший голову руками.
— Хха… — хрипел Степан, ворочаясь под смрадной тушей. — Вре-ешь, сука… Вреешь…
Чувствуя, как рвется и трещит несокрушимая ткань куртки, он по рукоять всадил заговоренный дедовский кинжал в горячее брюхо и провел булатом долгую смертельную черту. Хрустнуло чужое мясо, расступаясь под ножом и зашипела на серебре нечистая кровь. Рык умирающего оборотня почти оглушил Нефедова — он рванулся и вытянул свое жилистое тело из под твари. Оглянулся по сторонам. Рядом дергал ногами в грязных сапогах давешний паренек, у которого на разорванной шее уже не было головы.
— Бляя-а! — прошипел рядовой, сам щерясь не хуже волка. Но про смерть трусоватой деревенщины он тут же забыл. Хуже было то, что шагах в пяти, прислонившись к сосне и стреляя из «Токарева», стоял капитан, зажимая другой рукой грудь. Из-под пальцев по куртке расползалось алое пятно. Прострелив голову обгорелому трупу, Рыбаков сполз вниз. Увидев метнувшегося к нему Степана, он разлепил губы и выдохнул:
— Степан. Где отец Петр. Найди. Его. Нельзя. Чтобы побежали. А то всем конец… — и уронил голову в мох.
Священник обнаружился впереди, почти у самых развалин. Он спокойно стрелял, окруженный четырьмя оставшимися иноками. Черные фигуры, покрытые коркой обгорелой кожи падали, но на их место вставали другие. Отец Петр неразборчиво крикнул что-то, сверкнув белыми зубами на запорошенном сажей лице.
И тут Степан Нефедов, бывший командир разведвзвода, а ныне — обиженный начальством штрафник, рванул на груди ворот рубахи. Страшный матерный рык из его груди, на которой мотался медный крест, перекрыл автоматные очереди.
— Слушать мою команду, так вашу перетак, трусы, сволочи! За мной, в Иисуса Христа и товарища Сталина! Режь блядским тварям поджилки, мать их…! — и рванулся вперед, не пригибаясь и отведя в сторону руку с потускневшим кинжалом. За ним из-за деревьев, медленно, а потом все быстрее, бросились бойцы, побросав карабины и выдирая из чехлов штыки и саперные лопатки.