— Тих-ха, — сказал Нефедов, глядя в горящие бешенством красные зрачки. Кривой сизый шрам у него на щеке побелел. — Тих-ха. Ты, брат, быстрый, да я побыстрее. И шофера моего отпусти, ни при чем он. Ну?
— Его убил человек, — прошипел альв, не двигаясь с места. Первый повел рукой, и Иван похолодел, чувствуя, как кожа на горле натягивается под лезвием зазубренного железного ножа.
— И что? — спросил старшина, поднимаясь на ноги. Голос его звучал спокойно, словно бы даже и равнодушно. — Вижу, что вилами добивали… Давай, отпусти шофера. Ты убьешь его — я убью тебя. Если отпустишь, будем разбираться. Я сам буду разбираться.
— Его убил человек! — резко крикнул альв. Белые волосы взметнулись вихрем, когда он мотнул головой. Старшина опустил пистолет.
— Слушай внимательно. Законы здесь написаны не мной и не тобой. Их наша власть пишет. И я сейчас за эту власть отвечаю. Убил ваш — дело ваше. Убил человек — найду его я. А не ты. Понял?
Альв коротко прошипел сквозь зубы что-то непонятное. Мускулы его тела дрожали как в лихорадке, и Иван закрыл глаза. Потом нечеловеческая хватка разжалась. Беловолосый отступил на шаг.
— Ты обещал, — сказал он.
Степан кивнул головой.
— Точно, — сказал он. — Обещал.
Не сводя с него глаз, оба альва коротко поклонились, сошли с холма и исчезли в придорожных кустах.
Нефедов еще постоял, потом длинно выдохнул и сунул «парабеллум» в кобуру. Вытер пилоткой пот со лба и повернулся к Ивану, бессмысленно глядевшему на дорогу.
— А я уж думал, все, — усмехнулся он. — Там в кустах еще четверо ждали. Давай, Ваня. Заводи, поехали.
У солдата нет сердца.
Степан еще раз перечитал кривые, разъезжающиеся по листку бумаги строчки. Потом аккуратно сложил его пополам, еще раз перегнул. Подумал — и разорвал на мелкие кусочки. Высыпал их в жестянку из-под американской тушенки, стоящую на подоконнике вместо пепельницы, и чиркнул спичкой. Тяжело опустился на стул и долго смотрел на мечущийся по бумаге огонек. Молча закрыл лицо ладонью и тихо, едва слышно взвыл, навалившись грудью на край письменного стола.
Молодой солдат, совсем еще мальчишка, из первогодков, который только что доставил коменданту станции письмо («Пляшите, товарищ старшина! Из дому пишут!»), жалостливо морщил лицо, переминался с ноги на ногу у дверей, не осмеливаясь напомнить о себе. Потом все-таки робко покашлял в кулак. Степан Нефедов убрал ладонь и поднял на него глаза. Лицо его было спокойным. Белый шрам, да бьющаяся жилка на виске — и все, ничего больше не понять, хоть целый день смотри.
— Спасибо, Коля, — качнул старшина головой, — все нормально. Обожди, я распишусь, что получил. Порядок нужен, без порядка никуда…