Пацан суматошно умчался, а старшина кинулся к своим.
Гули пришли под утро.
Вначале дозорным показалось, будто стена леса колыхнулась и стала медленно двигаться вперед. Потом по ноздрям людям ударил запах — жуткая трупная вонь. Одновременно стал слышен скрежет, словно кто-то с силой сцеплял костяные гребенки. Отец Мефодий, мелко крестясь, обошел позицию, не уставая махать кропилом — остановился только там, где молча сидели на корточках трое альвов, неспешно заряжая винтовки.
— А теперь идите, батюшка, — Степан благодарственно пожал священнику руку, — помолитесь за тех, кому это нужно.
— За всех помолюсь, — прошамкал отец Мефодий, — коль воины на правое дело идут, тут уж Господь не разбирает, кто в какой вере.
— Ласс, за мной, — приказал старшина, уже не слушая. — Саня, за старшего!
И кинулся вперед по высокой траве, забирая вправо и огибая по широкой дуге гриву леса, чтобы зайти сзади.
Теперь, спустя долгое время, Степан никак не мог вспомнить — кто начал бой? Вроде бы, когда гули, рыча и беснуясь, подступили совсем близко, и самые резвые из них уже вытянули вперед когтистые руки, их встретили автоматные очереди и гулкие одиночные выстрелы снайперских винтовок альвов. Мертвая нечисть перла вперед и разлеталась гнилыми обрывками, заливая траву вонючей сукровицей.
А потом через бесформенные головы тварей длинными прыжками перемахнули болотные псы.
Составленные из обрывков плоти и обломков костей, перемотанных водорослями и сухожилиями, они двигались с ошеломляющей быстротой, только вперед, выискивая безглазыми мордами живых. Но это были не те живые — они не стояли кучей, отмахиваясь вилами и палками, не промахивались и не бежали в страхе. Альв Тэссер первым бросил винтовку и взметнулся вверх, на лету несколькими взмахами располосовав пса костяным клинком. Вслед за ним в рукопашную поднялись и все остальные. Люди дрались молча, псы и гули хрипели, умирая на ножах.
Степан бежал, раздвигая кусты. Подлесок кончился, и теперь старшина, не останавливаясь, несся по березняку, перепрыгивая через бурелом. Он и сам не смог бы сказать, почему бежит именно туда, вглубь, где березы сменялись елями. Ноги несли сами, и костяной амулет на груди резал шею, наливаясь мертвенной, ледяной тяжестью. Где-то рядом черной тенью скользил Ласс — кровный должник, брат, Стерегущий Спину.
Они выскочили на маленькую поляну оба сразу — и покатились по траве, сбитые тяжкой волной заклятья. Кувыркнувшись через голову, Степан вскочил, не обращая внимания на боль: словно бритва прошлась по груди, и гимнастерка уже висела лентами, пропитываясь кровью.