Стало темно, и в этой бархатной тьме их губы соприкоснулись… Едва-едва, почти неосязаемо. Так зимой касается лица снежинка — и тут же тает…
И Маргарита услышала — не слова, а скорее просто выдох:
— Милая… солнце мое…
Вот она, желанная страна счастья, что скрывалась за нарисованным на холсте камином. И оказывается, никакого ключика не требовалось, чтобы проникнуть в нее. Нужно было просто-напросто наклониться через стол…
Каким он все-таки может быть нежным, этот человек-скала! И каким горячим умеет стать этот вечно ледяной айсберг…
…Они занимались любовью, будто исполняли ритуальный танец. То плавно покачивались на волнах нежности, словно паря в воздухе, не чувствуя под собою сбившихся в комок простыней… То схлестывались в неистовой схватке, как злейшие враги. Враги, которые не могут друг без друга.
Кассета с музыкой давно кончилась, и теперь тишину нарушали лишь вздохи и стоны, ритмичные, как сложная мелодия.
— Тебе хорошо? — задыхаясь, спрашивал Георгий.
Вопрос доходил до сознания не сразу, и немного погодя Маргарита отвечала, с трудом складывая звуки в слова:
— Еще бы!
И этот заторможенный, благодарный ответ наполнял его новой энергией.
Как загадочные созвездия, мерцали в темноте капли пота на обнаженных телах. Золотое платье, более не нужное, валялось на полу, словно шкура льва, подстреленного удачливым охотником.
Не льва — Львицы.
Не убитой — взятой в плен.
В такой желанный, такой чарующий плен!
Боже, что за наслаждение…
— Я закричу…
— Кричи!
Кто из них закричал? Маргарита не поняла. Может, громыхнул за окнами раскат грома?
Сладко и страшно.
Как будто летишь в пропасть, и неясно, падение это или свободный полет. Поглотит тебя бездна или примут небеса, лаская пухом облаков…
— Солнце мое… солнце…
— Гера… мой Гера! Мой…
— Твой!
Какие у него руки… большие… как легко они обхватывают ее пышную грудь! Да что грудь — кажется, он легко может накрыть ладонью все ее тело, целиком! И сжать в кулаке… Пусть сожмет!
Сожми же!
Какие у него губы… жадные… он пьет женщину, как вино. Шато-Марго… Марго… королева.
— Моя королева…
Пей же, напейся допьяна, чтоб обессиленно упасть, чтоб больше не сдвинуться с места… и не исчезнуть, как ты исчезаешь обычно.
— Волшебница, — шепчет он одурманенно.
И вновь губы заняты жадными поцелуями.
Рита на секунду отрывается:
— А завтра… ты не уйдешь?
— Завтра уже наступило.
— Не уйдешь сегодня?
— Не уйду.
— Поклянись!
— Клянусь.
Все хорошо. Можно больше не тревожиться. Просто довериться и раствориться.
И она растворяется.
Маргарита проснулась оттого, что замерзла. Горячее мужское тело больше не согревало ее.