Он станет умным, красивым и сильным… как его отец. Отец, которого мальчик, наверное, никогда не увидит.
Ну и пусть! У Маргариты достанет сил, средств и терпения, чтобы самой поставить ребенка на ноги. И пусть Георгий катится куда хочет: он уже сделал свое дело. Дал будущему принцу свои гены.
Хорошо бы мальчик вырос таким же белокурым, со стальными глазами. Тогда бы Рита, глядя на него, могла вспоминать свое короткое, яркое, летнее счастье.
Нет уж, ничего и никого она вспоминать не станет. Вот еще, слюнявая лирика!
А когда мальчик, подрастая, спросит об отце, она коротко и сухо ответит:
— Он был гений. И дарил мне цветы: розы, лилии и анютины глазки.
Просто курортный роман. Ну и что такого? Тысячи женщин только этим и довольствуются.
Тысячи — да! Но как несправедливо, что в их число попала и она, Маргарита Солнцева, которая всегда считала себя исключительной, не такой, как другие!
Маргарита прикидывала, как поступили бы на ее месте ее прежние подруги.
Да очень просто. Любая из них переспала бы с Сергеем, а потом напела бы, что он и есть счастливый отец. Когда срок — всего неделя, это не составит никакого труда.
Но для Риты это исключено.
Она не унизится до лжи. Да и Сергей Сергеевич ей сто лет не нужен.
Но как все-таки горько, страшно и одиноко. Посоветоваться не с кем. Тогда вот попробовала Ольге душу излить, а потом долго не могла избавиться от неприятного осадка.
Впрочем — как это не с кем посоветоваться? Разве Маргарита сирота?
— Мамочка, мама, мамуленька! — Рита ревела в трубку, чувствуя себя вновь маленькой девочкой. Словно перекупалась в том молодильном источнике, сказочку о котором рассказывал на побережье Георгий.
А мама тоже плакала на том конце телефонного провода, умоляя доченьку не калечить себя, родить ребеночка:
— У меня еще силенок хватит внучонка вынянчить. Ничего, что безотцовщина: Боренька с Глебушкой его будут знаешь как любить! А рожать приезжай к нам: тут воздух чистый, лес рядом, овощи со своего огородика. Не плачь, Риточка, не плачь, маленькая! — И мама громко сморкалась.
— Ага, ага, ага, — кивала Рита, и ей становилось легче.
Хотя она прекрасно понимала, что ни в какой Серпухов, конечно, не поедет.
А на работе она была прежней блистательной Маргаритой Александровной: безупречной, непогрешимой, мудрой и неотразимой.
Коллеги начали забывать о пугающем происшествии в игорном зале. Маргарита же, зная теперь о коварстве токсикоза, просто стала соблюдать осторожность: почаще выходила на воздух, держалась подальше от кухонных запахов.
Первое время она, приходя, еще окидывала зал тревожным быстрым взглядом: не мелькнет ли там знакомая широкая спина, не кольнет ли холодный стальной прищур?