Я скептически наморщила лоб: «И поэтому между вами не так давно вспыхнула гражданская война?»
– Ты забываешь, что никто не может убить праймуса. Никто, кроме брахиона, – напомнил он мне, с легкостью переключаясь на наш привычный стиль общения.
– Постой, это значит, что теоретически вы – «робокопы» – непобедимы?
– Теоретически, – подтвердил он.
– И какой запасной план выдумала Лига, чтобы держать вас в узде?
Белоснежная улыбка Люциана сверкнула в неярком свете уличных фонарей:
– Ты быстро учишься.
«Блин, он так классно выглядит».
«О боже».
«О боже мой».
«Он это слышал?»
«Подумай о чем-нибудь другом…»
«Белый пони на зеленом лугу, белый пони на зеленом лугу».
– У меня нет другого выбора, – быстро выпалила я.
«Белый пони на зеленом лугу».
Шок подтолкнул меня всерьез осознать наше положение. Близость. Тепло. Наши тела полностью соприкасаются друг с другом. Отстраниться сильнее не позволяла сильная рука, притягивающая меня к нему. Я нервно цеплялась за его куртку. Он перехватил мои мысли или я вовремя его заблокировала?
«Белый. Пони. На. Зеленом. Лугу».
– Брахионом не рождаешься, им становишься по собственному решению. Это сложный ритуал, у которого есть свои отрицательные стороны. Лига подбирает подходящих кандидатов, – ответил он на предыдущий вопрос. По крайней мере, виду он не показал.
– Какие отрицательные стороны? – игнорирование и отвлечение внимания были в таких случаях лучшей стратегией.
– А ты приставучая, – это его насмешило.
– И все же?
– Брахион живет только ради своего призвания. Ему нельзя вступать в отношения или заводить потомство. Но большинство и без того избегает нас. Бессмертные не любят смотреть в лицо смерти. А это и есть то, с чем ассоциируется брахион: смерть, – рассказал он. – Если обобщить, получится так: почти нет друзей, нет спутницы, нет семьи. Незначительные интрижки спустят с рук, но они… незначительны. Самое позднее лет через пятьсот большая часть из нас кончает жизнь самоубийством или лишается рассудка, поэтому их тоже приходится устранять.
– Это же чудовищно, – прошептала я и попыталась взглянуть на него, но это было непросто сделать снизу наискосок. Мой угол обзора и темнота не дали мне возможности судить о его эмоциях. Он только пожал плечами, этим движением слегка меня встряхнув.
– Мы заранее знали, на что шли.
Вот как раз это-то у меня в голове и не укладывалось. Как может кто-то, живущий вечно, добровольно отказаться от всех связей, от любви, от детей? Что такого перенес в жизни Люциан, чтобы прийти к такому решению? И как давно он стал брахионом? Может, он уже свихнулся? Его тоже скоро «устранят»?