– А теперь что, в гору ползти? – Фелисидад скорчила рожу. – А пирамида-то где? Я ее отсюда не вижу!
– Еще увидишь.
Милагрос быстро и благоговейно перекрестилась на маленькое каменное распятие: оно стояло в темной нише, вырубленной в скале. Фелисидад пожала плечами: идет меня учить колдовству, а сама на Христа крестится! Но повторила точь-в-точь ее нежный, стремительный жест.
Быстро перебирая ногами, обе женщины, старая и юная, стали подниматься в гору. Скоро запыхались. Милагрос встала, отирая пот с лица, и выдохнула:
– Помедленней, дочка! Сердце из ребер выскочит!
Они умерили темп. Наступали широко, на всю стопу. Под ноги им то и дело из придорожных кустов выпрыгивали носухи с хитрыми узкими мордами и пушистыми полосатыми хвостами. Носухи подбегали к ним и беззастенчиво тыкались мокрыми носами им в колени и ладони: просили еды. Милагрос открывала сумку и вынимала кусочки хлеба и куриные огрызочки, заботливо сложенные в мешочек. Носухи хватали снедь зубами и, вильнув хвостами, убегали с угощеньем за скалы, а иные косточки грызли тут же, при дороге. Крупная носуха взяла кусок хлеба в лапки. Поедала его совсем как человечек. Милагрос умиленно глядела на зверьков.
Фелисидад насвистывала сквозь зубы модную песенку.
Милагрос ткнула дочь пальцем в бок:
– Посмотри, какие они смешные!
– Заведи себе носуху, как кошку, мамита…
– Не мели чушь! Носуха – зверь свободный!
– Я тоже свободный зверь!
– О да, ты зверь, зверюга!
Шли дальше. Гора росла перед ними и вырастала. Сколько бы они ни шли – все далеко было до вершины.
– Мама, а пирамида на вершине? – тоскливо спросила Фелисидад. Ей уже надоело это путешествие. Лучше бы она сегодня опять прискакала в кафе к Алисии!
На мгновенье перед ее лицом закачалось острое, как обсидиановый нож, лицо того худого марьячи. Он похож на таракана. Кукарача. Да, стоп, Кукарача. Они так его и зовут, его друзья. Жарко стало животу, груди. Влюбилась?! Еще чего! Просто он прикольный! И поет хорошо.
– На вершине, конечно, где же еще!
И вот она, вершина. Уф. Наконец-то!
Древние камни пирамиды залиты бычьей кровью заката. Раскалились за день.
– Фу, какая же она маленькая, – разочарованно пожала плечами Фелисидад, – какая дохленькая!
Пирамида, сгорбившаяся в закатных лучах черная каменная носуха.
Милагрос сложила руки на груди и что-то пошептала.
Потом крепко, горячей рукой взяла дочь за руку, и дочь вздрогнула.
– Мама! Больно!
– Умей терпеть. Умей не кричать.
Мать не выпустила ее руки. Потащила за собой. Шаги Милагрос внезапно стали крупными и резкими, как у мужчины. Фелисидад еле поспевала за ней.