Он ловко оживил костер, кинул в огонь несколько мелко нарубленных ножом дощечек и позвал соседа:
— Земеля, прибивайся к нашему берегу!
Тот приподнялся над канавой, огляделся.
— Спасибо, — произнес он сиплым от простуды, спокойным голосом.
Офицерской спеси в нем не было — видимо, чин ему присвоили недавно, на впалых щеках серебрилась щетина, да и поседел прапорщик рано.
— Чего скрипеть костями в одиночестве, — Удалов поперхнулся холодным воздухом, закашлялся, — вместе скрипеть веселее.
— Это верно, — молвил прапорщик и выдернул свое тело из смерзшейся, засыпанной снегом канавы, следом вытащил сидор.
Порывшись в нем, прапорщик достал объемистую оловянную фляжку, обтянутую шинельным сукном, встряхнул. Фляжка была тяжелая. Прапорщик аккуратно поставил ее к ногам Удалова.
— Вот, — произнес он тихо, — мой взнос.
Удалов обрадованно потер руки, подхватил фляжку, прилип носом к горлышку:
— Шнапс?
— Спирт.
— Чистый?
— Как слеза. Ни капли воды в нем еще не было. Если, конечно… — пограничник растянул губы в сухой жесткой улыбке, — в госпитале меня не надули. Я ведь за этот спирт отдал золотой немецкий медальон.
— Кучеряво! — невольно восхитился Кривоносов. — За золотой медальон мы бы на этой станции полвагона крупы выменяли б.
Удалов — главный на нынешний день по «котловому довольствию» — с трудом провернул ложку в ведре. Варево получилось густым, с вязким мясным духом, от которого во рту образовывалась невольная слюна, — так вкусно пахло из ведра…
— Что с возу упало, то пропало, — сказал Сенька пограничнику, — сейчас позавтракаем — веселее станет. А со стопочкой — м-м-м, — Кривоносов восхищенно покрутил головой. — Как тебя величают?
— Потапов.
— А по имени?
— Потапов и все, имя не обязательно.
— Где охранял границу, Потапов?
— На западе. В Польше.
— Далековато тебя занесло, — присвистнул Сенька.
Пограничник не отозвался, молча протянул руки к огню, погрел их вначале с одной стороны, с тыльной, потом, как лепешку, перевернул, погрел с другой стороны.
— В родные края потянуло?
У пограничника мелко и жестко задергалась щека, он прижал к ней пальцы.
— Нет.
— И с семьей неохота повидаться?
— Нет у меня семьи, — хмуро произнес пограничник.
— Это как? — Кривоносов прижмурил один глаз. — У всех есть, а у тебя нет?
— Вот так и нет, — хмуро и медленно проговорил пограничник. — Германский снаряд попал в дом, а в нем — двое моих детей и жена. Все сгорели. Я же в это время гонял немецких велосипедистов. Вернулся домой, а там… — пограничник обреченно махнул рукой.
— Прости, брат, — Кривоносов вздохнул, — не думал разбередить тебя.