Наконец Дутов затряс головой, сбрасывая с себя наваждение, поочередно осмотрел своих товарищей, лежавших рядом, и проговорил устало, не узнавая своего надтреснутого, с глухим хрипом голоса:
— Отдыхайте, мужики. В ближайший час немцы не полезут на нас. — Поискал глазами Дерябина — тот исследовал биноклем цепь кустов, за которыми скрылись отступившие. — Виктор Викторович, назначьте дежурных — пусть неотступно следят за германцами.
Опрокинувшись спиной на стенку окопа, Дутов вдавился лопатками в холодную желтую глину, глянул в серое равнодушное небо. Затевался дождь. Над людьми мелким пшеном вились комары. Войсковой старшина развернулся, глянул вновь на бабочек. Они продолжали кружить над трупами, будто души убитых…
Через час — Дутов рассчитал точно — немцы начали новую атаку, снова изменив тактику, — раз лобовая успеха не принесла, решили ударить с флангов. Ход был несложный. Дутов предугадал его и усилил фланги — послал туда лучших стрелков, тех, которые могут на лету попасть в муху и уже проверены в деле — Еремеева, калмыка Африкана, братьев Богдановых и еще два десятка человек…
На них немцы и наткнулись — те не проворонили противника. На правом фланге фрицы постарались подобраться метров на пятьдесят к казакам — кусты тут близко подходили к окопам, можно было ими прикрыться — но казаки заметили неприятеля еще на исходных позициях, в ложбине за грядою кустов. Еремеев по-разбойничьи громко свистнул в четыре пальца, прокричал что было силы:
— Внимание, славяне, — немаки!
Люди, дремавшие в окопе, мигом повскакали со своих мест.
Но, прежде чем немцы навалились на фланги Дутова, где-то далеко, по ту сторону земли, глухо бухнуло орудие. Сырой непрочный воздух расползся на несколько ломтей, в нем возникла проворная черная мушка, и германский снаряд шлепнулся в берег, в самый урез воды и земли, подняв к небесам рыжий столб. Влажные земляные брызги долетели до окопов. Казаки зашевелились:
— Ну, проснулись швабы… с ночных горшков слезли!
Дутову эта стрельба была не по душе — слишком недалеко от линии окопов лег снаряд. Сейчас проспавшиеся артиллеристы положат второй, возьмут в вилку, а третьим, сделав поправку, уже накроют казаков. От холодка, образовавшегося внутри, он нервно дернул головой, втянул сквозь зубы воздух.
В далеком далеке вновь бухнуло орудие, земля испуганно, как-то по-сиротски дрогнула, раздалось едва слышное шипение, будто гусак отгонял от гнезда, на котором сидела самка, молодого любопытного гусенка. Шипение усилилось — и второй снаряд также лег в стык берега и воды — немецкие артиллеристы то ли поленились сделать поправку, то ли посчитали, что батарея их и без того хорошо пристреляна. Над окопной траншеей засвистели осколки, во все стороны полетели тяжелые комья земли. Дутов, даже не подумав пригнуться, выругался.