Кривоносов невольно ежился:
— Черт знает что!
— Сыро тут, — недовольно пробурчал Бембеев, — не то, что у нас под Оренбургом.
Лицо у Сеньки будто размякло — слова калмыка вызвали у Кривоносова приятные воспоминания.
— Такую землю, как там, вряд ли еще где найти, — он улыбнулся.
— Говорят, когда нарезали первые казачьи наделы, — включился в разговор Удалов, ему тоже захотелось вспомнить родные места, — то давали человеку аршин и говорили — иди, отмеряй себе землю. Сколько за день человек мог себе отмерить, столько ему и давали.
— День дню рознь, — Бембеев хмыкнул, — летний день — одно, зимний — другое.
— Красивая байка, — Кривоносов почмокал языком, — я ее слышал раньше… Красивая! — Он передернул плечами: холодно.
Немцы пошли в атаку тихо, без единого звука, сразу с двух сторон — с фронта и с тыла. Они планировали воспользоваться растерянностью казаков, смять дутовский полк, пробить брешь и соединиться, но едва подошли к окопам, как неожиданно разом заполыхало несколько копен соломы. Горела она ярко, с пороховым треском и наверняка скоро прогорела бы, если бы сверху все до единой копны не были придавлены дровами. Светло было, как днем.
Немцы шарахнулись от огня в сторону, стали что-то кричать, открыли пальбу. Пулеметный огонь смел атакующих, вдавил их в землю, немецкий прорыв был сорван — враг так и не сумел пробиться к русским окопам. Языки пламени, будто живые, бегали по земле, гоняясь за людьми, гасли, утомленные игрой, потом начинали все сначала. Несколько трупов чадили, будто плохие свечки, — огонь вцепился в одежду убитых и не хотел отпускать добычу. Резко пахло пороховой кислятиной, дымом, горелым мясом, гадкий запах этот выворачивал нутро наизнанку.
Потери полка Дутова в этом бою оказались незначительны, хотя в общей сложности, прикрывая отступающих румын, он потерял половину состава.
В ночном бою пуля зацепила Бембеева — прошла по касательной по голове, содрала кожу с виска. Рана была небольшая, но крови пролилось много.
— Может быть, мне тебя, паря, к фельдшеру отвести? — предложил калмыку Удалов.
— Не надо, — у Бембеева контуженно дернулась щека.
Не хотел он оказаться в таком положении, но вот не повезло — оказался.
— Кровищи из тебя, Африкан, вылилось, как из быка. Вдруг у тебя голова пробита — того гляди, мозги наружу выплеснутся?
— Не боись, не выплеснутся. Лучше помоги перевязаться. Ладно?
Африкан оказался человеком запасливым — у него не только чистая холстина и вода в оловянной немецкой фляжке оказались в сидоре — в небольшом госпитальном пузырьке, замкнутом деревянной пробкой, плескалась и водка. Удалов выдернул деревяшку и восхищенно потянул носом: