М-м-м…
Отыскала пальчиками круглую тугую мошонку и принялась ее поглаживать. И без того большой член ощутимо увеличился и стал еще тверже. Теперь, когда Мак согнул колени, тот напоминал поршень, обосновавшийся внутри — да, мой домик, только мой, внутрь, наружу, внутрь, наружу…
Лайза застонала. Выпрямилась на несколько секунд, но затем снова легла Маку на грудь, слишком вкусно было его целовать в процессе, не хотелось отрываться. Мужская ладонь, до того поглаживающая ягодицу, сместилась — один из пальчиков проник в попку.
— Перестань… негодник…
— Я же вижу, что ты с ума сходишь, когда я так делаю…
Движение пальца вторило движению члена. От жара тела скользили друг по другу; влажные губы, жаркое дыхание, слипшиеся в «непорядочном» месте тела. Они совокуплялись, отдаваясь процессу полностью, в экстазе мозг, в экстазе тело, жаждали лишь одного — проникнуть друг в друга еще глубже, еще жарче, с еще большей страстью…
— Обожаю тебя, сладкая…
Ее толкали на себя, надевали, вколачивались по самую мошонку, а она готова была отдать все на свете, лишь бы процесс не прерывался. Поднималась и опускалась, покручивала тазом, покусывала губы.
— Прекрати… меня… трогать… Везде. Я же так…
Но сладкие пальчики остались глухи к липовым молитвам — один поглаживал клитор, второй продолжал проникать в попку.
— Мак… я… Мак…
Ускорившись еще, скользил туда обратно член.
Она не сумела закончить фразу — взорвалась невидимой вспышкой, вцепилась в мощные плечи, застонала и почувствовала, как стальные ладони сжали бедра, запретили им двигаться, и как секундой позже запульсировал внутри, содрогаясь, пенис.
Теплый ветерок гонял вдоль пешеходных дорожек желтые листья, тянули к еще теплому солнцу пестрые лепестки цветы, всматривались в прозрачное и глубокое небо, покачивались в такт дуновениям, разливали вокруг чувство удивительной безмятежности.
На углу шумел проспект: под тканевыми тентами торговали фруктами — еще в открытых лотках, пока не хлынули стылые осенние дожди, — прохаживались легко одетые прохожие, нежились, как и цветы в клумбе, в лучах пригревающего солнышка. Прохаживался у светофора, сметая с дороги листья в кучу, пожилой бородатый дворник, на него с протянувших ввысь ветки деревьев тут же падали новые.
Мак, прислонившись к выкрашенной черной краской ограде, ждал. Сложив руки на груди, стоял и смотрел на прилегающую к проспекту улицу, ту самую, на которой, скрытое кленами, притаилось высокое невидимое глазу обычного прохожего здание Комиссии.
Ровным рядом дремали бок о бок похожие друг на друга, как две капли воды, серебристые машины. Семь штук. Без проходящей по крылу ровной белой линии — до поры до времени.