Я обернулся. Старый-старый УАЗ-469, который давно бы умер своей смертью, если бы какой-то изверг-механик прекратил издеваться над ним, стягивая детали воедино проволокой. Уазик, конечно, продолжал жить, но жизнь была ему явно не мила. Он хотел покоя, он хотел в переплавку.
По борту шла относительно свежая синяя полоса, на которой было написано: «Патрульно-постовая служба». Как раз то, что мне и требовалось в моем состоянии. Я, надо полагать, был в стельку пьян, буйно хулиганил и вообще представлял собой угрозу обществу. А потому невыспавшийся наряд пэпээсников просто не мог проехать мимо такого образчика антиобщественного поведения.
Дверца распахнулась и оттуда высунулась распухшая от постоянного недоедания физиономия в дурацкой кепке:
— Куда путь держишь, друг?
— Домой, собственно, — а что ему еще сказать в такой ситуации? Тем более, что это правда.
— Ну, садись, довезем.
— Оно, конечно, большое спасибо от всего моего необъятного сердца, — душевно поблагодарил я. — Только я же вас знаю. Вы меня вместо дома прямиком в вытрезвитель доставите. А это будет зря, потому что я сегодня в рот не брал.
— Серьезно? — удивилась пухлая физиономия. — А чего это ты каждый столб обнимаешь? Да и одежонка на тебе не по сезону, не осенняя. Если скажешь, что от трезвого образа жизни, то рассержусь, сразу предупреждаю.
— Оно конечно, — согласился я, — одежонка на мне не ахти. Только это не моя одежонка. В больнице выдали. Я же из больницы иду. Потому и столбы все мои.
— Сбежал? — спросил мент.
— Вроде того, — я кивнул. — Да ты сам посуди: человек только после аварии, все тряпки, деньги и документы, поди, псу под хвост, потому как в крови испачкались. А кормежка у них там отвратительная — раз, а по выписке из больницы во что-то наряжаться надо будет — два, а никого у меня нету и никто не принесет мне передачку — три. Ну, как я мог не сбежать?
— Не мог, — согласился пэпээсник и задумчиво посмотрел на меня. — А ты правду говоришь?
— А то! — гордо сказал я. — Я за свое правдолюбие золотую медаль на выставке достижений народного хозяйства получил.
— И далеко тебе еще идти, орденоносец?
— Медаленосец, — поправил я. — До Продольной. Часа два еще.
— Какие два часа?! — удивился он. — Тут двадцать минут ходу!
— Это твоими ногами, — возразил я и, подумав, добавил: — И моими — двое суток назад. А теперь мне два часа шлепать. Так вы бы сделали доброе дело, и вправду подбросили бы меня. А я при встрече о вас Богу словечко замолвлю.
— Спасибо, мы как-нибудь сами, — возразил мент. — А вот довезти, пожалуй, довезем. Залазь.