— Что делать, Геннадий Тихонович?.. — по тону ясно, что человек сильно взволнован.
По правде говоря, Геннадий Тихонович сам не знал, что делать. Но по опыту, во-первых он знал, что так говорить нельзя, а во-вторых — что безвыходных ситуаций не бывает. Поэтому через секунды он сложил ответ:
— Пока ничего. Жди. Я работаю.
Сказать-то легко, попробуй сделай… Похоже, что ТЕ ударились ва-банк, не сознавая всех последствий этого. А последствия будут, ох и будут…
Никонов неторопливо шагал привычным маршрутом. Со стороны взглянуть — прогуливается пенсионер, в памяти пережевывает что-нибудь из прошлого. А мысль Геннадия Тихоновича работала не с прошлым, но с будущим. Он старался вглядеться в него, получалось не все, но он видел, куда это все клонится…
Завтрак ожидал его в лучшем виде — кофе, горячие бутерброды. Супруга сидела рядом, смотрела, молчала, и он знал, что она чувствует его настроение, но сама ни за что не спросит — такой уж порядок отношений сложился у них за много лет. Геннадий Тихонович решил, что не по-людски будет мытарить жену неведением, улыбнулся и сказал:
— Пока гулял — обзвонились все по делам Общества. Ну, ты понимаешь…
Геннадий Тихонович состоял одним из виднейших членов Общества ветеранов государственной службы, коему как бы и посвящал почти все время. Старики и там не оставили давних привычек, интриговали, склочничали — ничего от того не имея, просто из любви к искусству… Супруги немного и привычно посмеялись над этим, и завтрак прошел дружно и приветливо, тоже впрочем, как всегда. Геннадий Тихонович завершил трапезу законным «спасибо», направился в кабинет, и тут его застиг телефонный звонок.
— Кто это? — удивилась жена.
— Не знаю, — недоуменно ответил и супруг.
Он подошел к аппарату, снял трубку:
— Да!
И жена видела, как от не слышимых ею слов лицо и взгляд мужа твердеют, приобретая то выражение, какого она иной раз даже побаивалась.
— Так, — сказал Никонов, выслушав. — Ясно. Немедленно ко мне. Немедленно! И будьте очень осторожны. Действуйте!
2
По правде сказать, никаких таких предчувствий до сих пор Макс за собой не замечал. А тут вдруг обострилось — при том, что он не мог объяснить механику его работы. Просто вдруг понял, что у Рябко дела плохи — и все тут.
И значит, единственной зацепкой, способной помочь, становился незнакомый, ни разу не виданный Геннадий Никонов.
Дима смотрел на Максима, и у него шла своя работа мысли. И Полканов угадал это, и впервые мелькнуло у него, что Дима-то, возможно, знает о завернувшихся вокруг событиях побольше, чем говорит… Но долго думать об этом было некогда.