Русы молча, но с явным одобрением, кивали головами, соглашаясь с действия Ратши. Гуннские же вои были настороженны: им еще не доводилось зрить, чтобы утопленника вот таким способом можно было вернуть из мира мертвых в мир живых. Их шаманы если и возвращали кого-то из объятий духов смерти, то только долгими воскурениями пахучих трав да изнурительными танцами под глухой рокот бубна… Но это было редким чудом. И не с утопленниками, а только с хворыми да недужными. А тут лишь за то, что тело княжича было отобрано у духов вод, уже надо было благодарить смельчака. А уж если он с помощью волшебства оживит сына Харатона, то заслуживает быть самым уважаемым человеком во всей гуннской земле.
Проводя манипуляции с тельцем Ругила, Ратша тихонько шептал просьбы к светлым богам русов, чтобы помогли ему в деле добром, в деле нужном. И боги не только прислушались к мольбам Ратши, но и вняли им. Изо рта Ругила вдруг хлынула вода, сам он, порозовев кожицей, вдруг вздрогнул всем телом. Потом натужно закашлялся, выплевывая остатки воды. Затем открыл глаза и что-то проговорил на своем гнусавом наречии.
«Чудо! Чудо! — обрадовавшись, разом загалдели гунны. — Ругил жив! Слава духу неба — Тэнгри! Слава великому шаману русов».
Вот так Ратша стал не только другом гуннов из рода Харатона и княжича Ругила, но и «великим шаманом».
Севец, хоть и был вождем рода, но с Ратшей общался как с равным. Не заносился, не кичился. Прознав про новую удаль Ратши, про спасение им сына гуннского вождя, радости не выказал. Рек кратко: «Пес волку не товарищ. Смотри, чтобы не задрали. И от веси нашей держись подальше, не приваживай волков сюда. Иначе быть беде». Только Ратша тогда не очень-то прислушался к словам Севца. А зря…
Гунны за спасение ханского сына отблагодарили Ратшу конем. Но не тем, который подвел княжича, а иным, вороной масти. А того, гнедого, выбравшегося без седока из вод на берег, казнили, отсекши главу: «Не бросай хозяина в беде».
Ратше было жаль гнедого, но против гуннских обычаев поделать ничего не мог. Ханскому же подарку — вороному, облаченному в полную конскую справу, богато украшенную золотыми бляшками — откровенно радовался. Такого коня, такой конской сбруи не у каждого родовитого гунна увидеть можно было, не говоря уже о сородичах-русах, откровенно презиравших золото.
Ругил же, придя в себя, вознамерился стать побратимом Ратше. И не только все гунны, на глазах которых случились эти события, но и хан Харатон, узнавший о необычном происшествии от своих приближенных, полностью были согласны с княжичем.