Бастрыков в молодости бывал на Васюгане, сопровождая баржу с товарами купца Гребенщикова. Еще тогда он узнал некоторые обычаи остяков. Когда они не хотели кого-нибудь принимать у себя, они все до единого покидали свои жилища и уходили в лес. Бастрыков не ждал такой встречи. Смущенный и озадаченный, он направился к старухе, которая мелкими шажками тоже приближалась к нему. На ней была разодранная и ветхая, сшитая из грубой холщовой мешковины юбка и грязная мужская рубаха с обрезанными рукавами. Клочья седых волос спускались на воспаленные, изъеденные трахомой и дымом глаза. Еще не дойдя до старухи шагов десять, Бастрыков почуял запах прогнившей рыбы и водочного перегара. И сейчас старуха была пьяной и с трудом держалась на ногах.
— Здравствуй, мать! — громко, опасаясь, что старуха глуховата, сказал Бастрыков.
— А ты кто будешь? — не ответив на приветствие Бастрыкова, с вызовом в голосе спросила старуха.
— Председатель коммуны Бастрыков.
— А я Фёнка, Ёськина баба.
— А где сам-то старик?
Фёнка замахала руками, остервенело взглянув на Бастрыкова из-под седых прядей, крикнула:
— Ты погубил Ёську! Ты бросил его на потеху лесному!
Старуха помолчала, выставив, как напоказ, длинные изгнившие зубы, и разразилась отборной мужской руганью. Бастрыков попытался остановить ее, но она и слушать его не хотела. Потрясая сжатыми кулаками, перемешивая русские слова с остяцкими, Фёнка проклинала и Бастрыкова и коммуну.
Бастрыкова так и подмывало прикрикнуть на старуху, но он сдерживал себя, зная, что ее гнев вот-вот иссякнет. И в самом деле, устав от своего исступленного крика, Фёнка смолкла даже раньше, чем ожидал Бастрыков.
— Давай, мать, присядем. Поговорить мне с тобой надо, — спокойным тоном сказал Бастрыков и сел на пенек.
Фёнка тоже села на пенек в пяти шагах от Бастрыкова.
— Скажи мне, куда девался старик? — спросил Бастрыков.
Старуха попыталась вскочить, но сил у нее на это уже не хватило, и она опять шлепнулась на пенек.
— Сам знаешь, губитель, — с ярой ненавистью прошептала Фёнка.
— Кто тебе сказал, мать, что я погубил старика? — спросил Бастрыков, заглядывая старухе в ее красные глаза.
— Шаман Иванка все знает, от него ничего не скроешь, — все тем же яростным шепотом сказала Фёнка и, помолчав, продолжала: — Шаман Иванка мох жег, в золу смотрел. Шаман Иванка с птицами разговаривал, с водой разговаривал, с лесом разговаривал. Он один их язык знает, на тебя они показывают.
— Давно ли исчез Ёська? — делая вид, что наговоры старухи совершенно не задевают его, спросил Бастрыков.
— Семь ден. На охоту он поехал, хотел вернуться через одну ночь. И сгинул.