Спокойствие легким дуновением распространялось по большому амфитеатру, и наши голоса уносились между рядами сидений к дальней стене.
— А да, Приёр… Помню… Блестящая студентка… Необыкновенно обязательная и умная… У нее какие-то неприятности?
— Да, небольшая неприятность… ее убили…
Он положил свой кармашек на кафедру и обеими руками оперся на нее:
— Боже! Что я могу для вас сделать?
— Ответить на мои вопросы. Перед вами за год проходит тьма студентов, да?
— Более тысячи восьмисот в год. Вскоре мы сможем принимать на семьсот больше.
— И всех вы знаете лично?
— Нет. Разумеется, нет. Во время двух ежегодных бесед я со всеми встречаюсь, но для многих все этим и заканчивается. Продолжение зависит от результатов выполненных заданий.
В глубине аудитории хлопнула дверь, показалась и исчезла какая-то голова. Я продолжал:
— Как Мартине Приёр удалось настолько выделиться из общей массы, что по прошествии пяти лет вы о ней еще помните?
— Вы даже представить себе не можете, сколь жалкими анатомическими знаниями обладают интерны хирургического отделения. Я лектор и профессор анатомии, мсье Шарко, и я в отчаянии от издержек технического прогресса. Нынешняя молодежь искушена в информатике, компьютер стал необходимым средством. Практику заменили фильмами. Однако вы можете просмотреть сколько угодно видео, но никогда не узнаете, как пальпировать печень, если у вас не будет руководителя или шефа, который вам скажет: «Руки следует положить вот так» — и покажет, как именно, на настоящем животе настоящего больного. Положите перед ними настоящий труп, половину тут же затошнит, и они сбегут. Приёр была не из этой категории. Она обладала скрупулезностью, точностью, она одним движением могла препарировать труп. Очень скоро я назначил ее главой анатомической группы. Завидное, привилегированное место, знаете?
— В чем заключалась ее работа?
— Она каждый день читала первокурсникам лекции по препарированию.
— То есть, если я правильно понимаю, Мартина Приёр гробила свою жизнь, изучая трупы?
— Можно и так сказать. Только «гробила» неправильное слово…
— Как она вела себя с товарищами? Какое мнение было у вас по поводу ее личности вне медицины?
Его взгляд затуманился.
— Я не особенно в курсе личной жизни моих студентов. Их подноготная меня не интересует. Важны только результаты. Лучшие остаются, остальные уходят.
Я вдруг ощутил, что он как-то весь скукожился, как смятый листок.
— Почему она вдруг все бросила?
Он осторожно спустился с кафедры и направился к двери по широкому центральному проходу.
— Не знаю. Случается, кое-кто разочаровывается — по разным причинам, на разных курсах. Мне неизвестно, что творится у людей в голове, и я никогда этого не узнаю, даже если бы один за другим препарировал их нейроны… У меня через несколько минут важное совещание, господин комиссар, так что, если вы позволите…