Еще один лестничный пролет. Такой же коридор. Веб-камер нет. Наверное, сюда она никогда не ходила.
Я открыл опутанную паутиной дверь, и мощный поток света залил комнату через сводчатое окно. Мебель, покрытая белыми простынями, ветхая, разваливающаяся от старости кровать — все источало тяжелый запах прошлого, того, что было и чего больше не будет. Я подошел к окну, с любовью посмотрел на кроны вытянувшихся передо мной снаружи деревьев.
Сквозь листву я разглядел зеленоватое полотно прудов и, окинув глазом пейзаж, заметил яркую точку, затерянную в плотной гуще леса, к востоку. Соединение металла и полированного стекла ошеломило меня; это был автомобиль, цвет которого я не мог различить.
Выброс адреналина, ощущение горечи во рту. В доме, в этой каменной ловушке, кто-то прятался, загнанный нашим присутствием в какой-то неизведанный закоулок этого проклятого жилища…
Я выскочил из комнаты, прокрался по коридору вдоль дверей; я бесшумно двигался в оцепенелой душе здания. Добравшись до лестницы, я, перескакивая через ступеньки, бросился в почти бесконечный коридор второго этажа.
Раздался резкий щелчок, дверь заскрипела, боковая комната извергла вырванную из тьмы приземистую тень. В последнюю секунду, уже готовый нажать на гашетку, я узнал кряжистый остов Кромбе.
— Комиссар, я…
— Молчи! — Я подбежал, склонился к его уху. — Здесь кто-то есть! Там, снаружи, автомобиль!
По лицу моего лейтенанта пробежала нервная судорога.
— Боже… Я… я на этом этаже ничего не обнаружил… Все комнаты пустые, в некоторых из них мебель накрыта простынями, похоже на призраков…
— На третьем тоже…
В один голос мы выдохнули:
— Он на четвертом!
Крепкие тиски страха сжали мне горло. По мере нашего мрачного продвижения на меня нахлынули страшные воспоминания о бойне, и я ощутил, как в мой желудок впиваются острые кинжалы. В воздухе чувствовалось давящее присутствие, заброшенные стены коридора словно излучали какую-то поразительную мощь. Я заподозрил силу, притаившуюся за одной из дверей, готовую нанести удар, и приказал Кромбе действовать с удвоенной осторожностью…
С каждой дверью, после каждого пролета напряжение нарастало — и затухало перед очевидной неподвижностью комнат. Наши нервы были оголены. От самого незначительного треска старого дерева пальцы крепче стискивали оружие.
В эти моменты предельного внимания мое тело соединялось с тем, что его окружает, как если бы каждый предмет, каждый звук, проанализированный моим слухом или зрением, прежде чем достигнуть мозга, распадался на атомы.
Нас насторожил идущий от последней двери едкий смрад. Отвратительная смесь дизельного топлива, крови и горелого мяса вызвала у меня приступ тошноты и заставила Кромбе спрятать нос в воротник куртки. Мы заняли позицию по обе стороны двери; губы плотно сжаты, холодный пот заливает глаза. Кромбе толкнул дверь, я вошел, он за мной, я покачнулся, он прикрыл меня. Лейтенант с открытым ртом рухнул на колени, пистолет его безвольно повис на указательном пальце. Я догадался, что он молится…