— Подожди, а сколько это хоть стоить будет? — спросила Танька. — Я же знаю, там за все тысячи нужно отваливать, но сам понимаешь, сейчас у нас с матерью с деньгами не очень. Сволочь, Моторов, сделайте бабушке моей скидку!
— Тебе, Танька, это встанет в два пузыря! — пообещал я. — Надеюсь, у вас с матерью денег хватит. Захвати водку и приезжай.
Танька тогда внимательно посмотрела и сказала серьезно:
— А ведь я приеду.
И правда, приехала. Увидела меня в этой робе, с повязкой, все насмотреться не может:
— Ой, Леш, какой же ты красавец! Знаешь, а тебе идет! Нет, ну надо же!
Потом мы покурили, она и спрашивает:
— Как там насчет памятника? Я не забыла!
И водку в сумке показывает.
А в будке нашей уж гульбище вовсю идет. И слесаря пришли, и гранитчики, да и конторские с землекопами подтянулись.
Я Таньке говорю:
— Понимаешь, Богданкина, чтобы тебе сделали все честь по чести, ты должна со всеми за столом посидеть.
И жестами ее пройти приглашаю.
А Танька как зашла, как увидела, какие рожи там сидят, так на пороге и застыла. Ну, это с непривычки, люди как люди, серьезные, почти все по три раза отсидели.
А я ее в спину к столу подталкиваю, а сам на ухо шепчу:
— С Пасхой поздравь всех!
Танька прошла, встала и говорит несмело:
— Христос воскрес, граждане!
Тут наконец все ее заметили, тихо сразу стало. Танька стоит, молодая, красивая, в своей короткой юбке, сумку к груди прижимает.
Я ей опять на ухо:
— Водку на стол выставляй!
Она еще полшажка сделала, в сумку полезла, поставила сначала один пузырь, затем второй:
— Угощайтесь!
Ну, тут народ сразу одобрительно зашумел, Таньке наперебой стали место предлагать, но я вижу, она еще не преодолела скованность свою, подтащил ящик с инструментами, и мы оба на него уселись.
Мужики, невиданное дело, Таньке сами стакан налили, протягивают, не откажите, мол, мадам, не побрезгуйте! Кто-то христосоваться через стол потянулся, посуда зазвенела, мы с Серегой еле осадили.
Танька мне тихонько шепчет:
— Леш, да ты чего, я пить не буду!
Я говорю:
— Богданкина, если хочешь бабушке памятник, то без этого никак!
Она спрашивает:
— А ты?
Объясняю ей, мол, я здесь не пью. Совсем.
Богданкина заерзала на ящике и на ухо мне говорит:
— Знаешь, Моторов, сволочь, иди ты лесом, я без тебя не буду, мне страшно.
И тогда я развязал.
Часа через два Танька спрашивает:
— Где тут у вас туалет?
А у нас в конторе туалет такой, что лучше туда не попадать. Я и говорю:
— Для тебя, Танька, туалет везде, давай хоть здесь!
Но она сразу заартачилась, хочу в туалет настоящий, мне неудобно, люди кругом, хоть и все сильно пьяные, веди, показывай.