У меня тогда была довольно странная жизнь. Я учился в институте, выходил бесплатно на ночные дежурства, работал негром на кладбище и одновременно с этим директором по маркетингу театрального журнала «Столичный соглядатай». Маркетологом я стал случайно.
После майских праздников вдруг позвонили из журнала и сообщили, что пришло извещение. Какая-то посылка. Так как я был специалистом по почтовым отправлениям, решили послать меня. Я не стал артачиться и поехал. Почта оказалась не моя, привычная, на Маяковке, а у черта на рогах, в Сокольниках. Когда я протянул бумажку в окошко, женщина, прочитав ее, невероятно обрадовалась:
— Надеюсь, вы на машине?
Я сразу насторожился. Неужели посылка такая огромная, что ее без машины не дотащить? Женщина встала со своего места, откинула деревянный барьер и пригласила меня следовать за ней.
— Сами увидите.
Она гостеприимно распахнула дверь в торце зала и жестом пригласила меня зайти.
— Полюбуйтесь!
Я зашел, и мне стало плохо. Огромная тридцатиметровая комната была под завязку, под самый потолок забита посылками. Теми самыми, с журналами, которые начиная с января я тоннами отправлял во все театры страны. На них было написано «Отказ от получения» или «Получатель не явился».
— Каждый день все новые приходят! — сообщила моя провожатая. — Вы уж поскорее их увозите, а то работать невозможно!
Идиоты! Придурки малахольные! Все это время их распирало от гордости. Бегали по редакции, сучили ножонками, самодовольно потирали ручки, похваляясь изданием, которое расходится без остатка, вместо того чтобы поинтересоваться, а получил ли театр, с которым договаривались, журнал? А договаривались, оказывается, либо с главным режиссером, либо с завлитом. Которые в Москве на тусовках легкомысленно кивали, никогда не ставя в курс дела конкретных исполнителей. Тех, кому потом бежать через полгорода на почту.
Неужто завхозу больше заняться нечем, как тащить в театр всякую макулатуру? И кто это будет потом реализовывать? Да еще в пустых театрах, которые в эти веселые времена дружно покинули зрители. Поэтому легче отказаться, а еще лучше вообще ничего не делать.
Я ехал в редакцию с твердым желанием уволиться. По дороге злоба сменилась возмущением, возмущение досадой, досада уступила место жалости.
Жалко было всех. Авторов, редакторов, художников, фотографов, корректоров, верстальщиков, сотрудников типографии и конечно же нас с шофером Валеркой. Но больше всего мне было обидно за тех почтовиков, мужа и жену, которые аккуратно заворачивали каждую посылку в коричневую плотную бумагу, надписывали адрес, туго перевязывали шпагатом, запечатывали сургучом.