— Как где? — отвечает Юрка. — Здесь, в «Дружбе»! Бассейн должны были в этом году купить и поставить, Генкин нашел где-то. Даже деньги профком выделил, шестьдесят тысяч!
— Ох, и не фига себе! — схватившись за голову, говорит Вовка. — Да за эти бабки можно восемь «жигулей» взять! Да что этот бассейн, золотой, что ли?
— Вроде нет, — задумался Юрка, — нет, точно не золотой, говорят, какой-то резиновый, я так и не понял, надувной он, что ли?
Ничего себе, думаю, да на фиг такой бассейн нужен, надувной. Еще каждый придурок папироской начнет в него тыкать, за шестьдесят-то тыщ!
— Ну, зато вот на гитарах в ансамбле играем, — продолжает Гончаров, — если бы не бассейн этот, не видать бы нам аппаратуры!
— А при чем тут бассейн? — спросил Балаган. — Какая тут связь, Юр?
— Да самая прямая! — отвечает Гончаров. — Деньги на бассейн выделили, а тут выяснилось, что на него в очереди нужно год стоять. А вы люди темные, даром что пионеры, и не знаете, что профсоюзные деньги нужно за отчетный год все до копейки потратить. А то потом не дадут ни хрена.
Начали эти шестьдесят тыщ тратить. Тратили, тратили, а они не тратятся. Уже и телевизоры цветные купили, один к Мэлсу поставили, второй в пионерскую комнату, и проигрыватели в каждый корпус по две штуки.
Короче, думали-думали, а тут ансамбль к нам на танцы приехал, Генкин посмотрел, как все радуются, и говорит: «А давайте свой ансамбль сделаем!» Вот и сделали, короче. А если бы не аппаратура, я бы этим летом в стройотряд поехал! — закрыл тему Юрка, тут и лестница кончилась.
Все уже подошли к речке, а я еще минуту стоял на последней ступеньке и думал. Как же все интересно оказалось! Я приехал сюда и остался из-за гитары. Гитара появилась из-за бассейна. Тогда получается, что я из-за этого резинового бассейна, которого тут еще никто в глаза не видел, здесь очутился! Ну и дела! А потом вприпрыжку побежал за всеми.
* * *
— А конкурс для иногородних школьников в нынешнем году — так вообще! Тридцать два человека на место! — рассказываю я уже в который раз за эту неделю. — А у школьников-москвичей пятнадцать! А главное, — продолжаю хвалиться я, — химия — профилирующий экзамен, и принимают ее будь здоров! У последнего потока на триста человек двести тридцать двоек и всего одна пятерка!
То, что эта единственная пятерка — моя, как мне кажется, уже знает половина нашей больницы, поэтому я из скромности не уточняю.
— Доктор! — доносится голос с пятой койки, он еще немного сиплый от заживающей трахеостомы. — Доктор, а вы что, в приемной комиссии были?
— Был! — говорю я, а сам думаю, не буду разочаровывать ее, что я не доктор. — Да, Саш, я шестой год в этой приемной комиссии почетный член!