Мы пригласили Че Гевару на товарищеский ужин в домашней обстановке. Долго выбирали квартиру, потому что все мы жили более чем скромно. Остановились наконец на квартире нашего кадрового агента, Александра Ивановича Алексеева (он прошел путь от корреспондента до посла СССР в Гаване и стал надежным связующим звеном между Кастро и Хрущевым в дни Карибского кризиса). Его семья занимала скромную квартиру в помпезном высотном доме на Котельнической набережной. Хозяйкой вечера была Татьяна Васильевна, жена Алексеева, сколько сил она вложила в сервировку стола — не вообразить! Но каково же было наше отчаяние, когда Че, увидев рыбно-икряное богатство, воскликнул: «Сеньоры, я из-за астмы не ем ни рыбы, ни икры!» Он перевернул тарелку и, увидев на ней фирменный знак известного французского завода, воскликнул: «Я и не знал, что пролетарии едят на севрском фарфоре!» Заметив наше смущение, он продолжил: «Я впервые в русском доме, ваших традиций не знаю, извините». Тяжелые вериги свалились с души, потекла беседа. На наш вопрос, устоит ли Кубинская революция, Че ответил: «Я не знаю, устоит ли она. Слишком велики силы, и движущие ее вперед, и противостоящие ей. Могу только с определенностью сказать, что если она окажется в опасности, то я ее не оставлю, пойду на баррикады и буду драться до конца. А если революция погибнет, то не ищите меня среди людей, спрятавшихся в иностранных посольствах, бегущих на кораблях и самолетах в изгнание. Вы найдете меня среди ее погибших защитников. С меня хватит печального опыта гибели в 1954 году Гватемальской революции. А другой судьбы я не хочу».
Че Гевара в тот вечер обстоятельно изложил свой взгляд на роль политического руководителя. По его мнению, ни один государственный деятель, которому народ доверил судьбу страны в ходе выборов, не имеет ни юридического, ни морального права уходить в отставку по собственной слабости, под давлением обстоятельств. Он обязан драться до конца, если надо — погибнуть. В противном случае он предаст поверивший ему народ».
«Сейчас, глядя на дымящиеся развалины нашей России, — пишет в своих мемуарах Н.С. Леонов, — я часто вспоминаю эти слова Че. Что сказал бы он о нескончаемой череде наших политических пигмеев?
Драматические дни вторжения наемников на Кубу в апреле 1961 года я провел почти безвылазно в кабинете тогдашнего руководителя КГБ, Владимира Семичастного, который поручил мне докладывать каждые два-три часа обстановку со своей оценкой и прогнозами. Я поступил просто, повесил на стене две карты и начал ни них отмечать ход военных действий так, как его подавали разные источники. На одной карте я отмечал ход событий как его подавали американские информационные агентства, а на другой — так, как его видели наши спецпредставители на Кубе. Через несколько часов стало очевидно, что американцы беспардонно врут. Вот тогда-то мне стало ясно, что всякая ложь, а особенно инициированная государством, является свидетельством слабости и аморальности, независимо от того, какое государство через свою прессу и журналистов прибегает ко лжи».