— Ты всегда говоришь именно то, что нужно.
Люси кивает в сторону Меган — та поглаживает свой уже несколько оттопырившийся живот.
— Видишь, она просто светится от счастья. Ее мечта скоро сбудется.
Я смотрю Люси прямо в глаза (это гораздо страшнее, чем кажется) и стараюсь представить, что она позволила Меган забеременеть исключительно из человеколюбия. Но нет, Люси расчетлива, она своего не упустит. В такие игры в одиночку не играют.
— Девять месяцев — большой срок. Мало ли что может случиться, — загадочно говорю я.
Все, я бросила перчатку, назад пути нет.
Мы молча пьем мартини, и в конце концов мое любопытство берет верх над разумом.
— Вот можешь же быть хорошей, когда хочешь, — говорю я Люси. — Только не думай, что я подлизываюсь. Я правда так думаю.
Люси, однако, мои слова не радуют.
— Почему все считают меня чудовищем? Почему я всегда в роли козла отпущения? Выродок расстреливает четырнадцать школьников, а виноват дьявол. Тиран делает из своих подданных суши — его называют Сатаной. Вечно я крайняя. Вот если бы тебя ругали последними словами, да не два дня, а две тысячи лет? К тому же в большинстве случаев незаслуженно? Разве это я грозилась уничтожить мир? Разве это я насылала голод, потоп, чуму? Так за что же меня ненавидят?
Не знаю, как насчет чумы и голода, но в угрозе уничтожить мир Люси явно повинна. Впрочем, сейчас неподходящий момент для обвинений, хотя бы и справедливых.
— Может, тебе сменить имидж? Попробуй что-нибудь жизнеутверждающее.
Люси улыбается, и тут я замечаю, что глаза у нее усталые.
— Ладно, хватит. У меня полон дом гостей, а я нюни распустила.
И тут мне становится жалко Люси. Всего на мгновение, но жалко. Я улыбаюсь ей как сестре:
— Но ведь это так по-женски, Люси.
Остаток вечера — сплошная тягомотина. Мы обсуждаем последнюю редакторшу «Нью-Йорк таймс». Сама старая грымза на ужине не присутствует, и я просто не понимаю, какой смысл о ней говорить. Проехали, и ладно. Озвучено несколько рецензий (надо будет запомнить для общего развития).
«Книга пропитана нарциссизмом и очень претенциозна. Автор знает только одно местоимение — «я». Безбожно перехвалена» (Перри о «Дневнике Анны Франк»).
«Автор без конца критикует современную политику. Книга скверно составлена и на редкость нечитабельна» (Тэйлор-Смит о Библии).
«Сюжетная линия нечеткая, а это утомляет. Примитивный язык. В общем, полный отстой» (Бейкерслей о повести «Убить пересмешника»).
Воздух в гостиной до такой степени пропитан завистью, что даже я, стерва из стерв, начинаю задыхаться. Я мысленно затыкаю уши — хватит с меня разговоров о зеленом винограде — и принимаюсь за еду. Меган подцепляет вилкой кусок горбуши.